– Дам, – засмеялась Милавина. – Позвони мне, когда что-нибудь станет известно! – сказала она и, поцеловав его в щеку, выпорхнула из ресторана.
Севка хотел ее догнать, проводить, или что там еще принято делать на первом свидании, но чертовы мокасины так натерли ноги, что он смог дойти только до стола.
– Мартини! И соленые огурцы, – приказал он официанту.
До полчетвертого ночи Фокин обмывал зимбабвийский доллар и свою нечаянную любовь. На столе разрывался от вибрации телефон, на дисплее требовательно высвечивалось «Лаврухин», но Севке было не до него.
Последнее, что он помнил, – красное от натуги лицо официанта, тащившего его к такси.
– Куда? По какому адресу вас отвезти? – орал официант, легонько шлепая Фокина по щекам.
– В рай, – шептал Севка. – Мой адрес – рай…
Утром в офис ворвался Лаврухин.
Он влетел так стремительно, что Драма Ивановна не успела о нем доложить.
– Кобелина! – заорал Вася, бросая на стол кипу свежих утренних газет. – Ты что творишь?! Что ты творишь, кобелина, я тебя спрашиваю?!
– Что я творю? – морщась от головной боли, уточнил Фокин. Одну за другой он развернул газеты и увидел на самых заметных местах – первых, вторых и последних полосах, – свои фотографии.
Он в белом костюме подает Милавиной руку, когда та выходит из такси.
Он ведет ее в ресторан со странным, натужным выражением лица, будто его мучают газы. Он пытается налить ей вино. Он топчет ей ноги в танце. Выпучив глаза, стоит на коленях, объясняясь в любви. Целует ее колени. Хватает за руки, пытаясь остановить… Его бесчувственное тело выносят из ресторана и грузят в такси.
Это был бессовестный, наглый фоторепортаж со свидания Фокина с Милой Милавиной.
– Продажные суки эти официанты, – отшвырнул он газеты. – Впустили в ресторан папарацци, хотя гарантировали мне строгую конфиденциальность. А чего ты так распалился, Лавруха?! Ну, фотки, ну, в газете, ну, со мной, ну, с Милавиной. И что?! Мне даже приятно. – На лице Фокина расплылась блаженная улыбка. – Кто еще в этом городе может похвастаться свиданием с Милой Милавиной?
– И ты еще спрашиваешь – что?! – завизжал Вася, отшвыривая кипу газет в угол. – Ты не понимаешь?! Там написано, в каждой газете, в каждой заметке, что Мила Милавина не верит в силы полиции, поэтому обратилась за помощью к частному сыщику и даже закрутила с ним роман!
– Но она действительно не верит! Действительно обратилась! И действительно закрутила! – захохотал Севка. – Что из этого?!
– А то… – задохнулся от возмущения Вася, – то, что каждая собака в городе знает, что я с тобой сотрудничаю! И мой начальник Волков тоже знает! Утром он вызвал меня на ковер и заявил, что если мы – я и ты, – сунем в дело «искусствоведов» свой нос, то остаток своих дней проведем в обезьяннике! Он нам это организует. Ну зачем, – сбавил Вася тон, переходя на плаксивый, – зачем ты поперся с этой селедкой в ресторан?! Ты что, не мог ее где-нибудь в кустах оприходовать?
– Не мог, – отрезал Севка. – Представляешь, не мог я звезду мирового масштаба пригласить в кусты, потому что я порядочный человек!
Фокин вскочил и пробежался по кабинету с забегом на балкон.
– Мне плевать на твоего Волкова! – крикнул он. – Если я взялся за дело, я доведу его до конца. У Волкова обезьянников не хватит, чтобы всех детективов пересажать! Ты пробил по базе Громова?
– Я звонил тебе весь вечер, а ты не отвечал, – буркнул Лаврухин.
– Назови меня сволочью, – попросил его Фокин. – Ну, назови!
– Пошел ты, – отмахнулся Лаврухин. – Не мог где-нибудь по-тихому, у Маргариты Петровны в огороде, например, любовь крутить?
– Ты струсил, Лавруха? – ткнул его в плечо Фокин.
– Да!
– И ты не со мной?
– Нет! Этим делом занимается ФСБ! Оно на контроле у Интерпола! Нас размажут, Фок!
– Ну и черт с тобой. Я сам со всем справлюсь! – Севка схватил Васю под мышки и вытолкал в коридор.
Лаврухин не сопротивлялся.
– Чай? Кофе? – заглянула в кабинет Драма Ивановна.
– Огуречный рассол, – простонал Севка.
– О господи, мне что, в погреб лезть?
– Что? Какой погреб?
– Где я вам в это время суток возьму соленые огурцы?!
Севка посмотрел на нее непонимающим взглядом и ринулся к лифту, на котором Лаврухин уже уехал вниз.
– И все-таки почерк разный! – крикнула мисс Пицунда. – Последнее преступление совершенно не вписывается в картину предыдущих!
В машине было душно и почему-то накурено.
Севка завел движок и только двинулся с места, как сзади раздался глухой голос:
– Езжай на Глуховскую улицу, там у Громова через пятнадцать минут деловое свидание.
– А! – вскрикнул Севка, ударив по тормозам. Оглянувшись, он увидел Лаврухина с сигаретой в зубах.
– Ну ты и придурок, – выдохнул Севка. – Как в машину попал?
– Каком. Поехали, пока не передумал.
Фокин радостно втопил газ, а Вася начал вещать ему на ухо:
– Михаил Михайлович Громов, сорок второго года рождении, личность очень известная и, как уже говорилось, крайне положительная. Он занимается гостиничным бизнесом, имеет недвижимость за рубежом, а в последние годы очень увлекся коллекционированием предметов искусства. Дружит с мэром Москвы и президентом Венесуэлы. Хорошую репутацию завоевал себе благотворительностью. На его попечении несколько детских домов и домов престарелых, причем по всей стране. В Рязанской области построил церковь и молельный дом. В Саратовской – мужской монастырь и часовню. Михаил Михайлович примерный семьянин, меценат, а в последнее время еще и писатель – написал книгу о том, как найти себя в жизни и добиться успеха. Книга, говорят, очень толковая. В криминальных связях Громов замечен не был, хотя, сам понимаешь, с такими деньгами без них не обойтись.
– А откуда ты знаешь, что у него через пятнадцать минут деловое свидание в парке?
– А оттуда, что пока ты, кобелина, надирался в ресторане, я, честный мент и твой верный товарищ, всю ночь в одиночку следил за Громовым.
– Молодец! – похвалил Севка. – Объявляю тебе благодарность.
Лаврухин фыркнул и выплюнул окурок в окно.
– Сам не понимаю, зачем я это делаю? – пожал он плечами. – Я ведь тебе, гаду, звонил, звонил…
– Я занят был. Тебе же утренние газеты объяснили, как я был занят!
– Короче, Казанова, вчера вечером Громов ужинал в ресторане «Африка». В зал я, конечно, не попал, но с охраной протрепался до тех пор, пока Громов не вышел в туалет. Как только я увидел, что он зашел в сортир, я попросил парней пустить меня туда по нужде… А дальше все как в кино. Громов из кабинки позвонил какому-то Гоге и договорился с ним сегодня встретиться в парке на Глуховской. Дело явно нечистое, потому что, сам подумай, почему человек такого масштаба, как Громов, назначает встречу в каком-то парке.