Убийство Гуань станет не первым и не последним делом, списанным в архив. Об истинных причинах приостановки расследования догадаются немногие. Подумаешь, ну и что?
Если он, Чэнь, смирится, если послушает совета старших товарищей, то, возможно, и спасет свою шкуру. Но при этом потеряет лицо.
«Не только вы удивляетесь моему упрямству, товарищ секретарь парткома, – думал Чэнь. – Я и сам себе удивляюсь…»
29
Его разбудил телефонный звонок.
– Алло!
– Это я, Ван Фэн. Знаю, сейчас уже поздно, но мне обязательно нужно увидеться с тобой.
Взволнованный голос Ван казался таким близким, как если бы она стояла за дверью, но в то же время он казался и очень далеким.
– Что случилось, Ван? – спросил Чэнь. – Где ты?
Он посмотрел на часы. Половина первого. Не такого звонка он ожидал. Особенно от нее. И в такой час.
– Я в телефоне-автомате на той стороне улицы.
– Где?
– Будку видно из твоего окна.
– Может, поднимешься ко мне?
На углу улицы действительно находилась телефонная будка, модная, современная; оттуда можно было звонить как с помощью монет, так и с помощью телефонной карточки.
– Нет, лучше ты спустись.
– Хорошо. Сейчас приду.
Они с Ван не виделись с той самой ночи. Понятно, почему она не хочет подниматься. И голос… Наверное, у нее крупные неприятности.
Чэнь торопливо надел форму, схватил кейс и сбежал вниз по лестнице, застегиваясь на ходу. На всякий случай лучше выглядеть по-деловому, особенно в такой поздний час.
Ни в телефонной будке, ни рядом никого не оказалось.
Чэнь пришел в замешательство, но решил подождать. Вдруг зазвонил телефон-автомат. В первые несколько секунд он просто стоял и смотрел на него, затем понял, что, может быть, звонят ему.
– Алло!
– Хвала Небесам! Это я, – услышал он голос Ван. – Я боялась, что ты не догадаешься снять трубку.
– Что-то случилось?
– Да, но не со мной. Сегодня в паспортном столе мне вернули заявку на получение паспорта. Я так беспокоюсь за тебя!
– За меня?!
Чэню показалось, что Ван не в себе. Ей отказали в выдаче паспорта, но почему из-за этого она волнуется за него? Неужели невыдача паспорта стала для нее таким ударом, что она утратила свои обычные собранность и сдержанность?
– Я упомянула твое имя, но они смотрели на меня тупо, как бараны. Один из них сказал, что ты висишь на волоске; он назвал тебя выскочкой, который сует нос не в свои дела, а о себе позаботиться не может.
– Кто так сказал?
– Сержант Ляо Кайцзюй.
– Вот сукин сын! Плюнь ты на него. Он мелкая сошка. Места себе не находит от зависти с тех пор, как я стал старшим инспектором.
– Все из-за дела Гуань?
– Нет, мы еще не довели расследование до конца.
– Чэнь, я очень встревожена. Я навела справки по своим каналам. Дело Гуань сложнее, чем тебе кажется. Некоторые там, наверху, кажется, восприняли твое расследование как намеренную атаку на революционеров старшего поколения. А тебя считают представителем либеральных реформаторов.
– Ты ведь знаешь, это неправда. Политика меня сейчас не волнует. Я расследую обычное уголовное преступление, только и всего.
– Знаю, но не все с тобой согласны. Как я слышала, У сейчас в Пекине развил бурную деятельность. А он близко знаком со многими важными шишками.
– Ничего удивительного!
– Кроме того, критикуют твои стихи. Кое-кто называет их политически вредными. Якобы стихи – лишнее доказательство твоей ненадежности как члена партии.
– Возмутительно! Не понимаю, какое отношение к делу имеют мои стихи!
– Хочу дать тебе один совет – если ты примешь его от меня. – Не дожидаясь ответа, Ван продолжала: – Перестань пробивать лбом кирпичную стену!
– Спасибо за совет. Не волнуйся, Ван, я решу свои проблемы… и твои тоже.
Она молчала. Чэнь слышал в трубку ее учащенное дыхание. Когда Ван заговорила снова, старший инспектор уловил в ее голосе неподдельное беспокойство – и что-то еще.
– Чэнь!
– Что?
– Представляю, как ты измучен. Хочешь, я приеду к тебе? Если, конечно, ты не против.
– Я просто немного устал, – почти механически ответил Чэнь. – Надо выспаться, и все будет нормально. А кроме сна мне вроде бы ничего и не нужно.
– Уверен?
– Да. Спасибо тебе большое.
– Тогда… береги себя.
– Ты тоже.
Он повесил трубку, но из будки вышел не сразу.
Истина в том, что он понятия не имеет, как решить свои проблемы. Не говоря уже о ее проблемах.
Прошло две или три минуты. Тишина. Чэнь отчего-то ждал, что она позвонит еще. Но телефон молчал.
Ван волнуется за него. Она журналистка и сразу чувствует перемены в политической ситуации. Когда Чэнь обращался к Ляо по поводу выездной визы для Ван, тот обещал помочь; но тогда над старшим инспектором еще не сгустились тучи. А сейчас… Чэнь вполне понимал ход мыслей Ляо. Зачем помогать человеку, чью карьеру можно считать конченой?
Он медленно вышел из будки. На улице больше не было невыносимой жары; сквозь густую листву пробивался мягкий лунный свет. Отчего-то ему не хотелось возвращаться домой. Голова лопалась от мыслей. Чэнь побрел по пустынной улице куда глаза глядят. Через некоторое время он огляделся по сторонам и понял, что ноги сами вынесли его к набережной Вайтань.
На пересечении с улицей Сычуаньлу стояло двухэтажное краснокирпичное здание. Когда-то в нем была его школа Яоцзин – он закончил ее во время культурной революции. Сейчас здесь уже не школа, а ресторан под названием «Красный дворец» – отдаленный намек на роскошь «Сна в Красном тереме». Наверное, местоположение здания сочли слишком выгодным с коммерческой точки зрения. Школе здесь явно не место. Чэню вдруг захотелось зайти в бывшую школу и выпить кофе, но он преодолел искушение. Сегодня неподходящая ночь для ностальгии. На фоне яркой неоновой вывески чернели силуэты валютчиков; они обменивали деньги иностранцам. За двумя пожилыми американцами гналась девушка, размахивая пачкой юаней. В годы культурной революции Чэнь, как и остальные пионеры, помогал транспортной полиции. Они выслеживали велосипеды без номерных знаков или с незаконно прикрепленными детскими сиденьями. Да, в те дни они охотились за нарушителями ревностно – и добровольно.
Впереди показалась водная гладь.
От реки тянул ветерок; он нес с собой пряный аромат воды и доков. Так пахнет только в Шанхае. Несмотря на поздний час, на набережной кое-где попадались молодые влюбленные парочки; они гуляли рука об руку или сидели на лавочках неподвижно, как статуи.