Заколдованный замок. Сборник - читать онлайн книгу. Автор: Эдгар Аллан По cтр.№ 88

Что все это означает, я, конечно, не знал. Несомненно, здесь присутствовало искусство. Это меня не удивило: все дороги, в прямом смысле слова, суть произведения искусства. Не могу сказать, что здесь чувствовался избыток искусства; все, что было сделано, могло быть сделано именно здесь с использованием наличных «природных возможностей», как выражаются в книгах о декоративном садоводстве, и с очень малыми затратами труда и средств. Нет, не обилие, а качество этого искусства заставило меня усесться на окруженный цветами камень и в течение целого получаса растерянно и восторженно любоваться волшебной тропой. И чем дольше я смотрел, тем яснее становилось одно: этой работой руководил мастер, наделенный тонким и острым чувством формы. Здесь была в высшей степени соблюдена золотая середина между аккуратностью и грациозностью, с одной стороны, и pittoresco ^[96] в истинном значении этого итальянского термина — с другой. Прямых линий было немного, а длинные и непрерывные вовсе отсутствовали. Одни и те же пространственные и цветовые эффекты, с какой бы точки ни смотреть, повторялись не более чем дважды. Гармонично сочетались единство и разнообразие. Это был образец «композиции», в которую даже самый придирчивый и искушенный критический вкус не смог бы внести ни малейших улучшений.

Ступив на эту дорогу, я свернул с прежней тропы направо и продолжал идти дальше в том же направлении. Дорога так извивалась, что ни на миг я не видел впереди себя больше чем на два или три шага, хотя сам характер пути ни в чем существенном не менялся.

Затем мой слух уловил негромкий рокот воды, и спустя несколько мгновений, сделав еще более крутой поворот, я увидел, что впереди, прямо передо мной, у подножия пологого спуска высится какое-то здание. Я не мог разглядеть его отчетливо из-за тумана, окутывавшего уютную долину внизу. Однако перед самым закатом солнца подул легкий ветерок, и, пока я стоял на верху склона, туман мало-помалу разорвался клочьями и пополз по низине.

Когда долина целиком открылась мне — постепенно, по частям: тут покажется дерево, там блеснет водная гладь, а там вдруг станет видна труба на крыше дома, мне померещилось, будто передо мной одна из тех хитроумных иллюзий, которые иногда демонстрируют под названием «туманных картин».

Одновременно с тем, как туман окончательно рассеялся, солнце завершило свой путь, спрятавшись за небольшие холмы на противоположной стороне долины, а потом, как бы слегка передвинувшись к югу, снова показалось в расселине между холмами на западе в виде дымного шара, блистающего темным багрянцем. И в этот миг, внезапно, как по мановению руки волшебника, вся долина со всем, что в ней находилось, стала отчетливо видна.

Первый же взгляд, который я бросил на возникшую передо мной картину, произвел на меня невероятно сильное впечатление. Волнение, которое я испытал при этом, походило на то чувство, которое я испытывал еще ребенком, оказавшись свидетелем финала какого-нибудь хорошо поставленного театрального зрелища или мелодрамы. Даже фантастические световые эффекты были налицо: свет солнца вливался в долину, переливаясь оттенками оранжевого и лилового; а изумрудная трава отбрасывала блики на все предметы, отражаясь от туманной завесы, все еще висевшей над головой и как бы с неохотой покидавшей столь чарующе прекрасное место.

Небольшая долина, в которую я заглянул из-под туманного полога, в длину не превышала четырехсот ярдов, а в ширину насчитывала от пятидесяти до двухсот ярдов.У́же всего она была в северной своей части и постепенно расширялась к югу. Самая широкая ее часть лежала ярдах в восьмидесяти от южной оконечности. Пологие скаты, окружающие долину, можно было назвать холмами только условно. Только на северной стороне примерно на девяносто футов поднималась отвесная гранитная скала. Как я уже говорил, долина в этом месте была не шире пятидесяти футов; но по мере продвижения к югу склоны справа и слева становились все менее высокими, менее крутыми и скалистыми, как бы сглаживаясь.

И тем не менее всю долину, за исключением двух мест, окружали возвышенности. Об одном из этих мест я уже говорил. Оно было расположено на северо-западе; именно там, как я и описывал, заходящее солнце врывалось в естественный амфитеатр через глубокую расселину в граните; эта трещина, насколько можно было судить на глаз, в самом широком месте достигала примерно десяти ярдов. Видимо, она образовывала естественный коридор, ведущий к другим холмам и чащам. Другой выход находился прямо на юге долины, где склоны были едва заметны и простирались с востока на запад примерно на сто пятьдесят ярдов. В центре находилось углубление, достигавшее того же уровня, на котором лежало дно долины. Что касается растительности, то и она, как все здесь, к югу смягчалась и сглаживалась. На севере, прямо под утесистым обрывом, в нескольких шагах от его края, вздымались могучие стволы каштанов, ореховых деревьев и дубов; их крепкие горизонтальные ветви тянулись далеко за край обрыва. Продвигаясь к югу, путник вначале видел такие же деревья, но менее высокие и не столь похожие на деревья с полотен Сальватора Розы ^[97]; потом он замечал и менее суровый вяз, а за ним — белую акацию и сассафрас; их сменяли еще более мягкие по очертаниям липа, красноцвет, катальпа и клен, а тех — еще более скромные породы.

Южный склон был сплошь покрыт кустарниками, и только кое-где среди их гущи виднелись серебристая ива или белый тополь. В глубине самой долины (подчеркну, что все упомянутые выше деревья росли только на утесах и склонах холмов) виднелись три отдельно стоящих дерева. Одним из них был величественный вяз чрезвычайно изысканной формы, он стоял, словно страж, у южного входа в долину. Другим — орех, гораздо более высокий и раскидистый, чем вяз, но оба этих дерева были красоты необыкновенной. Орех охранял северо-западный вход, вздымаясь из груды камней в самом зеве ущелья почти под углом в сорок пять градусов и далеко простирая свой шелковистый ствол в освещенный солнцем амфитеатр. А примерно в тридцати ярдах к востоку от ореха виднелось главное украшение долины — несомненно, самое великолепное дерево из всех, что мне доводилось видеть, если, конечно, не считать мексиканских кипарисов. Это было тюльпанное дерево из семейства магнолиевых. Три его ствола начинали едва заметно расходиться на высоте около трех футов от земли и отстояли друг от друга не более чем на четыре фута в том месте, где самый большой из стволов начинал покрываться листвой, то есть на высоте футов в восемьдесят. Трудно было бы найти нечто, превосходящее красотой форму этого дерева или глянцевитую зелень его листьев, достигавших восьми дюймов в ширину. Но и их затмевало пышное великолепие обильных цветов. Попробуйте вообразить букет из десятка тысяч роскошных желто-оранжевых тюльпанов — только так вы сможете составить представление о картине, которую я пытаюсь описать! Добавьте к этому горделивую стройность гладких колонн стволов, достигавших четырех футов в диаметре. Бесчисленные цветы, смешиваясь с цветами других деревьев, не менее красивых, но далеко не столь величественных, наполняли долину ароматом, превосходящим любые арабские благовония.