«Ну до чего же приятно смотреть на вас, прямо молодожены. Блин, аж слеза наворачивается… Э! А чего это я?..»
В глазах вдруг поплыло, Мишку крепенько тряхнуло, и он понял, что лежит на полу, неудобно подвернув под себя руку. А потом стало темно. Истошного женского вопля: «Мишаня-а-а!!!» — он уже не услышал.
* * *
— …и все с молитвой Божьей, с крестным знамением. А потом хвать ее клещами — и в горн. Она стонет, корчится, а Мишаня держит ее клещами и кричит: «Изыди, нечистая, отринься от подобного!»
Голос тетки Татьяны звучал вдохновенно, чувствовалось, что рассказ воспроизводится уже не в первый раз, постепенно обрастая все новыми красочными подробностями.
— Так и сгорела, даже пепла не осталось. А Мишаня говорит: «Все. Ставьте свечки, благодарите заступницу нашу Небесную». А потом вдруг побледнел весь и упал.
Мишка приоткрыл глаза. В горнице у его постели собрался целый консилиум: лекарка Настена, почему-то с очень сердитым лицом, мать с лицом заплаканным, дед с лицом, опухшим после вчерашнего праздничного ужина, отец Михаил с ликом бледным и болезненным, под ручку (с ума сойти!) с теткой Аленой. Правда, поддерживал не он даму, а дама его. Где-то на заднем плане маячила Юлька.
Отец Михаил первым заметил, что Мишка открыл глаза.
— Миша, Мишенька, узнаешь меня?
— Узнаю, отче.
— Миша, прости, я обязан тебя испытать. Перекрестись.
Мишка, удивляясь собственной слабости, обмахнул себя крестом и непослушными губами произнес первые строки Символа веры:
— «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…»
Монах извлек откуда-то кропило и брызнул на Мишку святой водой.
— Аллилуйя! Чист отрок! Слава богу!
— Ну и чего, спрашивается, всполошились? — сердито пробурчала Настена. — Я же сразу сказала: нет в нем тьмы. Не могло ничего на него перекинуться, заклятие-то на Татьяну было.
Стало понятно, отчего Настена выглядит такой сердитой, — старые счеты с попами. Отец Михаил, видимо, вообразил, что нечистый дух мог переселиться из куклы в Мишку.
«Опять, блин, спасает нетонущего. Прямо как в старом анекдоте: „Дурак, живу я здесь!“»
— А теперь ступайте-ка все отсюда, — скомандовала Настена, — с душой у парня все в порядке, а я телом займусь — вон, зеленый весь, как лягушка, руками еле шевелит. Ступайте!
Все потянулись в двери, отец Михаил попробовал было поупираться, но Алена, похоже, даже не заметила его усилий. Все наконец вышли, только Юлька осталась стоять у стены с выражением на лице, более подходящим гладиатору, вышедшему на арену, чтобы победить или умереть.
— Ну, чего набычилась? — обратилась Настена к дочери. — Не гоню же. Наоборот, ты лечить и будешь. Видишь: дружок твой силы все растратил, пустой почти.
— Так уж и мой…
— Ну не мой же? — Настена повернулась к Мишке. — Ты что натворил, дурень? Не мог мне сказать? Устроил тут тарарам.
— Не должно было быть тарарама, тетя Настена, куклу-то я сам сделал, только иглу у волхва взял, да и без иглы бы мог. Помнишь, ты объясняла, что наговор сам по себе ничего не лечит, надо, чтобы больной в него верил. Значит, и кукла сама по себе просто куча тряпок, но тетка Татьяна в нее верила, вот и подействовало.
— Умница ты, Михайла, молодец, верно догадался… А все равно дурак!
— Как это?
— Так это! Ты каким местом меня тогда слушал? Я с чего тогда начинала? Не с того, что больной верить должен, а с того, что лекарь должен верить и себя в нужное состояние привести.
— Я не верил, я знал.
— А разница-то? Знание — это просто самая сильная вера, вот и все. Ты знал, и тебе ничего с собой делать не надо было, Татьяна верила (не столько тебе, кстати, сколько кукле), потому у тебя все и вышло.
— А что же тогда со мной случилось?
— Вот! Об этом и речь! Ты что у Татьяны лечил?
— Я не лечил, я заклятие снимал!
— Ой, ну что мне с ним делать, Юлька? — Настена в деланом отчаянии всплеснула руками. — Такой ум — и такому дурню достался!
— Мама, он не понимает…
— Да вижу я, что не понимает. Заклятие, заклятие… Да нету никаких заклятий! Дурят вас: одних волхвы, других попы, а вы и уши развесили!
«Мать честная! Атеистка! В двенадцатом веке? Не может быть, потому что не может быть никогда!»
— Как это — нет? — Мишка все-таки решил уточнить. — А светлые боги?
— А светлые боги есть. И Христос твой тоже… Может быть. Как уж они там между собой… не наше дело. Но не дано смертным силой с богами равняться, и никакие заклятия тут не помогут. Чудеса — не от богов, чудеса — от ВЕРЫ. От одной и той же болезни один амулетами гремит и у костра козлом скачет, другой на капище скотину безответную режет, третий перед иконами лбом в пол бьется. И помогает! Потому что верят, что поможет. Ты когда-нибудь слышал, чтобы от одной болезни три разных способа лечения было? Совсем разных, друг на друга непохожих?
— Нет.
— Правильно, лечат не амулеты, не жертвенная кровь, не иконы. Лечит ВЕРА — одинаковое лекарство для всех! Сегодня ты сотворил чудо, а родилось оно от Татьяниной веры и твоего знания, как дитя от жены и мужа. Так всегда: излечение от союза двух вер — лекаря и больного.
— Понимаю, матушка Настена. То есть нет, не понимаю: что же меня ударило-то?
— А этого мужам понять и не дано. Придется тебе мне на слово… хм, поверить. Как бы тебе попроще… Знаешь, сколько силы надо, чтобы дитя выносить и родить? Нет, знать ты не можешь. Но догадываешься?
— Догадываюсь вроде бы.
— Догадывается он… Да больше ни на что другое столько сил не требуется! Иногда даже жизни лишаются!
— Ты хочешь сказать, что для восстановления этой способности?..
— Да! Неважно, хотел ты или не хотел, понимал или не понимал, чувствовал или не чувствовал, но ты Татьяне свою силу отдавал. Ты ВЕРИЛ. Не в заклятие волхва, конечно. Ты в себя верил, в то, что помочь можешь, и сам себя этой верой сжигал. Мог сдуру все отдать, сейчас отпевали бы. Нельзя мужам в эти дела лезть, вы все умом понять норовите, а здесь чувствовать надо! Ладно, хватит болтать. Юля, давай качай в него силу, хочу посмотреть, как вы это делаете.
— Подождите! Матушка Настена, я еще спросить хочу. Почему у нас с Юлей не получилось ногу быстро вылечить? Демке-то мы помогли, а со мной не вышло…
— Юля, объясни ему.
— Мы Демке вовсе не рану лечили. У него тело устало со смертью бороться, силы кончились, а мы ему сил добавили, и все. А ты полон сил был, в полную бадью сколько воды ни лей — все мимо. Понял?
Мишка попытался сформулировать Юлькину мысль более просто: