И потом, у меня появилась работа. Целых три сцены со мной в роли Бена Уэбстера, чародея-криминалиста, и в двух из них у меня даже имелись реплики. Не то чтобы много, конечно, но достаточно важные, чтобы их вставили в сценарий, и я понимал, что должен выложиться на все сто. Поэтому я с головой погрузился в нелегкую работу заучивания двадцати двух слов, которые мне предстояло произнести перед камерой. А ведь мало просто запомнить их – они должны были прозвучать строго в нужный момент и в правильном порядке, притом так, чтобы это прозвучало убедительно и даже интригующе. Актерское ремесло гораздо труднее, чем кажется со стороны, и я потратил не один час на поиски того, как лучше всего произнести «пришли результаты анализов». Я перебрал одиннадцать вариантов, прежде чем нашел единственно верный.
Два долгих дня на съемках и еще две ночи с Джекки – ночи, которые показались слишком короткими. Те блаженные часы с мохито и живописными закатами казались теперь воспоминаниями давно минувших дней: после двенадцати часов в павильоне Джекки возвращалась в гостиницу такой усталой, что ее хватало только на быстрый обед, короткое, но напряженное изучение сценария на следующий день – и на душ. Душ мы, разумеется, принимали вместе, и он занимал чуть больше времени, чем обычно. Из душа мы отправлялись прямиком в постель ради нескольких часов вожделенного сна, лишь изредка прерываемого для других занятий.
Не бывает жизни без загадок, и моя новая жизнь не стала тому исключением. Первую подкинул Роберт, также начавший старательно меня избегать. Может, я разбил его бедное маленькое сердечко, а может, он заразился от Деборы, но в этом не оставалось ни малейших сомнений. Подобно сержанту Морган, он бежал даже моей тени. Он больше не приглашал меня на ленч и не задавал дурацких вопросов насчет отпечатков пальцев. Чейз стал недоступным и неприступным, проводя почти все время в своей гримерке («надо реплики повторить») или вообще уходя из павильона неизвестно куда.
Даже Ренни заговаривал со мной время от времени, искусно вытянув несколько комплиментов насчет субботнего бенефиса. Но Роберт от меня ускользал. Если мы вдруг встречались с ним в узком коридоре, он торопливо здоровался и прошмыгивал вдоль стенки дальше – прежде чем я успевал заговорить. Если я заставал его, наливающим себе кофе, он радостно кивал мне и сразу же срывался с места, размешивая сахар на ходу. Вообще-то я и сам не слишком рвался говорить с ним, но немного напрягало то, что отношения прекратились по его решению. Я даже начал подумывать, не сменить ли лосьон для бритья. Но Джекки не жаловалась, а уж она наверняка лучше Роберта разбиралась, хорошо ли от меня пахнет.
Я вдруг понял, что Роберт, возможно, избегает меня по причине враждебных отношений с Джекки – тем более что теперь мы с ней появлялись вместе довольно-таки часто. Если подумать, последний раз он заговаривал со мной в костюмерной в гостинице, и туда мы тоже пришли вместе с Джекки. А потом появились мои дети, и все разошлись в разные стороны, и он, само собой, не стал устраивать сцену, тыкать в меня гневным перстом и обвинять в традиционной ориентации. Как бы то ни было, я не жалел о том, как все повернулось, даже если это и произошло по инициативе Роберта.
Короче, в силу известных одному ему причин Чейз меня избегал, а это делало оказание ему консультативной помощи довольно затруднительным. Однако я сумел справиться с огорчением по этому поводу, тем более что пончиков мне теперь хватало и без него.
Еще эти два дня прошли без какого-либо прогресса в раскрытии убийства Кэти. Должно быть, самому Андерсену это показалось бы невозможным, но к поимке своего маньяка он приблизился не больше, чем в день, когда появился на свет. Он все еще свято верил в то, что убийство Кэти – дело рук того же маньяка, а найти какие-либо улики, исходя из этого допущения, непросто, если вообще возможно. Я с удовольствием показал бы ему Патрика, особенно если мог бы и Андерсена оставить там же, на дне – но это было бы нарушением правил: то, что Андерсен – душный мудозвон, еще не делает его стоящим моего Особого Внимания. И потом, Кэти убил не Патрик. И, поскольку особого интереса в поисках ее убийцы я не имел, то не мешал Андерсену блуждать в тумане собственного невежества. Кэти мне никогда особенно не нравилась, вот и пускай ее убийцу ищет кто-то другой. В любом случае мне хватало работы и так: я старательно разучивал свои реплики, а потом снялся в двух первых сценах.
Мою игру приняли вполне неплохо. Во всяком случае, никто не жаловался, а по завершении съемок первой – той, в которой я объявлял Джекки, что пришли результаты анализов, она меня обняла.
– Как насчет «Эмми»? – спросила она.
– А что, разве за роли третьего плана их дают? – удивился я.
– Теперь придется, – рассмеялась она.
Даже ожидание награды не помешало этим двум дням пролететь очень быстро. А потом настал третий съемочный день.
В среду мы впервые снимались не в павильоне, а на раскаленных улицах Майами. Съемки проходили в центре, в нескольких кварталах от бульвара Бискейн, на улице, огибающей большую стоянку. В этой сцене я исполнял свою главную роль – ту, в которой я, то есть Бен Уэбстер, стряхивал с себя бренные оковы бытия, а Джекки, то есть закаленный детектив Эмбер Уэйн, над моим остывающим телом клялась отомстить презренным убийцам.
Улицы перекрыли на несколько кварталов в каждом направлении, и полицейские в форме оцепили место съемок плотнее, чем место убийства. На стоянке выстроили в шеренгу с десяток больших, с воздушным кондиционированием прицепов-трейлеров. Один предназначался для занятых в эпизоде актеров мужского пола, другой – для женщин, а третий, к моему удивлению и удовольствию – лично для мисс Джекки Форрест, для ее персонального удобства и благополучия. А значит, и для удобства Декстера. Очень славная деталь – и, если верить Джекки, это общепринятая практика, одно из приятных преимуществ жизни звезды первой величины. Понятное дело, настоящие артисты нуждаются в уединении, и тем сильнее, чем выше их гонорар. Однако мне как новому развлечению Джекки позволялось разделить это уединение с ней, и я не собирался позволять каким-то дурацким рецидивам солидарности с рабочим классом помешать мне насладиться прохладой и комфортом трейлера Джекки или содержимым ее холодильника. Вовсе нет; я облачился в наряд Бена Уэбстера в ее спальне, а потом устроился на диване с чашкой кофе и постарался не терзаться муками совести при мысли об остальных актерах второго плана, набившихся в свой трейлер как сельди в бочку. Это мне вполне удалось, а ближе к половине одиннадцатого пришел и мой черед.
Очень темнокожий и очень возбужденный молодой человек с гаитянским акцентом проводил меня к тому месту на тротуаре, где я должен был умереть. Я бы и сам нашел его без труда, поскольку его плотным кольцом окружали люди, фургоны и пикапы – с дизель-генератором, камерами, софитами – и еще один с полосатым навесом, под которым восседали на складных стульях и вглядывались в мониторы Виктор и еще несколько человек. Когда мы проходили мимо, Виктор даже не поднял на нас взгляда. Впрочем, он был занят, отдавая распоряжения ассистентам. Я поискал взглядом мегафон и шейкер для коктейля – непременные атрибуты режиссерского ремесла, если верить голливудским мифам. Однако ни того ни другого не увидел, только компактные рации и картонные чашки с кофе из ближайшего ресторана в руках почти всех и каждого.