Дездемона умрёт в понедельник - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Гончаренко cтр.№ 45

— Поздно уже, — попробовал он упрямиться и кивнул в сторону окон. Окна и в самом деле были черные — ничегошеньки в них не видно, кроме ослепительного пятна люстры и отражения комнаты.

— Ничего, — спокойно ответила Таня. У нее совершенно каменное лицо, он теперь только заметил! Раньше ее лицо совсем его не занимало. У нее много было другого занимательного. Теперь он пожалел, почему в лицо никогда не смотрел. Он ничего в ней не понимал!

Таня все так же стояла у притолоки и невозмутимо смотрела, как Владислав собирает свои вещи. Сборы не ладились. Сначала он опрокинул и пролил в пакете, среди лучших своих одежд, пенку для волос, а потом еще и выронил в ванной флакон туалетной воды. Флакон разбился, и густой знакомый одеколонный запах поплыл, напоминая об их общем жарком безумии. У бедного Владислава затряслись руки.

— В конце концов, что случилось? — догадался он спросить и попробовал даже заглянуть в ее серые, нерассмотренные раньше глаза.

— Я не знаю, — печально вздохнула она. — Я шла сюда и очень любила тебя. А потом сделалось в одну минуту… Как тогда, на пляже, только наоборот. Больше никогда сюда не ходи. Не приближайся ко мне!

— Но я не смогу! — воскликнул он щенячьим голосом, о котором жалел потом всегда. — Я тебя люблю!

— Нет. Не любишь. И не вздумай ко мне приходить! Я дяде Андрею скажу — и тебя отвадят.

Несчастный Владислав вышел в холод и ночь, волоча пухлые пакеты. На полпути к остановке один пакет разорвался, оттуда посыпались тубы, какие-то тряпки и в том числе знаменитые белые плавки. Они показались Владиславу страшно противными и были чуть ли не причиной сегодняшнего унижения. Он долго их втаптывал в пыльный ноябрьский снег. Пытался топтать и пластиковые тубы, но те задорно отскакивали, и он разразился совершенно детским плачем, бесслезным и безудержным. Он побежал было дальше, но вернулся и собрал недодавленные тубы.

Больше с Таней Владислав не встречался, однако нельзя сказать, что не виделся. Через неделю он купил билет и пошел в театр. До этого он никогда не видел Таню на сцене и теперь даже не узнал — лицо было загримировано, а платье длинное, так что и знакомых ног не видно. И голос такой громкий… В антракте он ушел. Он и в самом деле никогда ее не знал.

— Ведь я ни при чем? — повторял Владислав. С него до сих пор не сошел еще загар, приставший в июне, когда Таня бросила в него платьицем. Теперь не было ни солнца, ни безумия, ни Тани. — Я ведь ее любил? И почему так вышло? Может, тогда фильм этот дурацкий подгадил, что по телевизору шел? Там все было «говнюк» да «говнюк». А я ее любил. Я и в театр пошел, чтоб сказать, что я ничего такого… ну, не знаю, даже и не выговоришь… Я еще думал, может, это случайный бзик у нее случился, настроение плохое?.. В театре она совсем другая была. Я вообще-то театры не очень… Постеснялся даже подойти к кому-нибудь из ихних, к бабкам этим в халатах, и спросить, где мне ее найти… Не вышло… А скажите, в шоу-группе у меня есть шанс? Теперь боюсь, что косо будут на меня смотреть… из-за нее. Подозрительно все улыбались, когда я показывался (это кастинг называется). По-вашему, есть шанс?

— Зайдите и спросите, — ответил Самоваров. — Вы к танцорам хотите?

— Нет, — ответил Владислав. — Просто под музыку двигаться. Сначала в костюме, потом в плавках. Этюд такой под музыку.

«Ага, в стриптиз навострился! — догадался Самоваров. — Там-то ему и место. В белых плавках. Может, даже талант наконец хоть какой отыщется».

— Понимаете, мне очень на работу надо, — вздохнул Владислав. — Но не хочется заниматься чем-то нудным, неинтересным. Надо, чтоб хоть чуть-чуть нравилось… А в «Кучуме» классно!.. Мама замуж выходит и мне обещает квартиру снять, если я где-нибудь задержусь в приличном месте.

— В «Кучуме» очень прилично, — согласился Самоваров. — И шоу впечатляет. Кстати, вы мне телефон не дадите?

— Мой? Два — сорок четыре — тридцать.

— Да нет, Таниной квартиры, — невинным голосом перебил его Самоваров. — Там сейчас наши ребята работают, мне связаться надо.

Владислав засуетился:

— Я не знаю… Она сама всегда сюда звонила. Мне не приходилось! Господи, как же вам помочь? В театр позвонить? Может, там скажут? Или у них рабочий день уже кончился? Даже не знаю, как помочь… Вы Андрею Андреевичу про меня что скажете? Я ни при чем ведь?

Самоваров важно промолчал и глянул на часы. Около пяти. Спектакль в полседьмого. Да, прекрасный возлюбленный звезды Ушуйского театра ни черта не смыслил в театральной жизни. Рабочий день в театре кончился! Никакой актрисы он действительно не знал.

— Мы так ничего и не добились, — сокрушалась Настя, когда они обменялись полученными сведениями на слякотном тротуаре в ожидании автобуса. — Ничего! Я уяснила лишь одно: скоро у меня сделаются уши пирогами, раз я так тебя люблю.

— Еще не поздно позаботиться об имидже и… — начал Самоваров.

— Поздно, поздно! Ничего уже не поделаешь. Придется изменить прическу.

— Не стоит. У меня будут пироги похлеще.

Они в тысячный раз за сегодня поцеловались — счастливые среди стольких несчастных. В Ушуйске на тротуарах обычно не целуются, и нечастые прохожие без интереса, но их рассматривали, а какая-то бабка с гроздью кошелок в каждой руке даже густо плюнула в их сторону. Они не обиделись. Сейчас их трудно было обидеть — счастье обезболивает. Это так знала мертвая теперь Таня, которую чье-то несчастье убило, чья-то, может быть, страсть, которая не смогла так скоро и бесследно выгореть, как страсть выгорать обязана.

— О ней думаешь? — спросила Настя.

— Не столько о ней, сколько о том, до чего трудно разобраться, что к чему.

— Трудно. Но ты, по-моему, убедился, что альфонс в плавках ей не звонил. Значит, единственный возлюбленный — не он. Он даже номера ее телефона не знает… Или такой хитрый?

— На вид глупый. Непритворно глупый. Все ушло в красоту, — подтвердил Самоваров.

— Вот видишь! Шехтман думает, что это был Геннадий Петрович. Зато Кыштымов уверен, что с Геннашей Таня говорила совсем другим голосом… А! Я вдруг подумала, что фиолетовая женщина ее убила! Она такая страшная, фанатичка! Фанатики легко убивают, это известно, да?

Самоваров рассмеялся:

— Ирина Прохоровна говорила по телефону мужским голосом? И Таня признала ее единственным возлюбленным? Это уже извращение какое-то, а Таня была нормальной ориентации — на мужиков.

— Ах, ты не понял! — глаза у Насти заблестели восторгом догадки. — Тут такая сложная комбинация! Если представить, что возлюбленный это Мумозин… Да погоди, не смейся, послушай! Мне он тоже страшно не нравится, такой бодливый, противный, но ведь он на Тычкова похож? Похож. Тычков же любимец женщин. Моя мама от него в восторге, и если Таня… Не смейся! Он ее любил! Ревновал так, что жирного есть не мог — ты же сам слышал. И вот Тане вдруг показалось, что Мумозин и есть единственный… Он к ней приходит. За ним крадется эта фиолетовая фурия. Она и телефонный разговор могла подслушать, только не с того конца, что Лео. И вот, когда художественный руководитель от Тани уходит, ведьма врывается в квартиру и душит соперницу. Что, страшно?