Лев с ножом в сердце - читать онлайн книгу. Автор: Инна Бачинская cтр.№ 36

— Знаешь, Павлик, — говорил Юра, — сколько я не сидел вот так? Лет десять, а то и больше. Дом, работа, дом, работа… Я и забыл, что такое бывает. Да и не с кем, если честно. Спасибо, что вытащил!

— На здоровье, — отвечал Павел Максимов, разливая водку.

— За тебя, за новый старт, — Юра поднял стопку. — Мы никогда не дружили, — сказал он через минуту. — Ты тогда сразу сообразил, что к чему, а я цеплялся за свой завод, да так и пошли на дно вместе. Права Маша, из меня плохой муж и вообще… Ты — другое дело, Павлик. Как ты раскрутился! Я не такой… — Юра опьянел, водка и свобода ударили ему в голову. Маша, узнав о переменах в судьбе Павла, отпустила мужа отметить это событие, не посмела отказать. Юре хотелось общаться. Душа его рвалась наружу. — Я тебе завидовал, честное слово! А вы с Андреем Громовым… Он хороший товарищ, когда тебя не было, давал нам деньги. И сейчас тоже… с работой вот помог. Может, и в бизнес возьмет. Не все сразу. Он часто звонил, — вспоминал Юра. — Хороший человек…

— Хороший, — согласился Павел. Был он сдержан и задумчив.

— Может, вы опять вместе…

— Не знаю, — ответил Павел. — Ничего не знаю, он не зовет пока. Посмотрим.

— Посмотрим, — эхом отозвался Юра.

Они замолчали, когда запела женщина. Лицо у Юры было растерянное. Он робко смотрел на Павла, желание выплеснуть душу распирало его, но он все не решался. Его тянуло к Павлу, как младшего тянет к старшему. Он чувствовал в нем характер, которого не было у него самого. И этот характер, жесткий и сильный, отпугивал Юру. Кроме того, он боялся показаться навязчивым. Песню, которую пела женщина, он знал. Ее все знали. Она всегда трогала его до слез.

Певица закончила, поклонилась. Стояла, с улыбкой пережидая аплодисменты. Митрич шмыгал носом. Вышибала Славик, бывший философ, украдкой поглядывал на босса — Митрич слыл мужиком крутым. Женщина, растравившая ему душу, казалась философу вульгарной.

Бородатый Малютка в полнейшем восторге подхватил Иру и довел до столика.

— Замечательно! — соловьем заливался он. — Я потрясен!

— У вас прекрасный голос, Ирочка, — лепетал пьяненький Аспарагус. — Как вы поете! Вам нужно выступать публично! Непременно!

Мама Ира тонула в хоре похвал. Бородатый Малютка целовал ей руки, Аспарагус требовал шампанского. Она была королевой: малиновые щеки, сияющие глаза, бурно вздымающаяся грудь. Я же сидела, забытая всеми. Действо было театральное. Пьеса имела бурный успех. Мама Ира, млея от восторга, пожинала плоды своего успеха. Я чувствовала себя лишней. Она залпом осушила бокал шампанского, облизнулась, сказала:

— Пить хочется, просто страх! — И повернулась ко мне: — А теперь за мою любимую девочку!

Бородатый Малютка с готовностью разлил. Голова моя шла кругом. Аспарагус чмокнул меня в макушку, и я рассмеялась. Он покачивался как китайский болванчик, сиял лысиной. Бородатый Малютка, наоборот, искрил наэлектризованной шевелюрой, вставшей дыбом. Заплаканный Митрич, появляясь периодически, шмыгал носом.

— А теперь дуэт! — вскричала мама Ира, поднимаясь. — Лизочка и Ирочка!

— Просим! — зашелся от восторга Малютка.

Аспарагус, мой кумир, настоящий мужик, наклюкавшийся до омерзения и влюбленный, с трудом удерживался в вертикальном положении. Я рассмеялась, представив, как он сейчас свалится под стол.

— Пошли, доча! — мама Ира схватила мою руку своей, горячей и влажной.

— Я? — давно я так не смеялась. — Я?!

— Мы! — выкрикнула она. Ей удалось наконец встать со стула. Не выпуская моей руки — хватка у нее была железная, — она потащила меня из-за стола.

Не помню, как мы добрались до подиума с круглым красным пятном света посередине. Она, как крейсер, шла впереди, я в фарватере. Нет, в фарватере тащился толстый Малютка с гитарой.

Присутствующие, казавшиеся мне одним мутным пятном, зааплодировали. Шелест голосов стих. Заплаканный лик Митрича временами выныривал из небытия.

— Что ты можешь? — шепнула мама Ира, когда мы стояли, плечом к плечу у мачты… против тысячи пиратов вдвоем. Под софитом.

— Ямщик, не гони лошадей, — брякнула я, все еще не веря, что это происходит наяву, а не во сне. — Но я не умею…

— Я тоже! — прошептала она и засмеялась весело. Гитара надрывно взорвалась. Она тронула меня плечом. Повела низким голосом:

Малютка уселся на краю сцены. Сверху мне видна была его неожиданно плоская голова, круглая тонзура плеши, оттопыренные уши. Он поминутно поднимал к нам лицо, и глаза у него были несчастные — так его проняло. Мне стало смешно, но желание смеяться прошло так же быстро, как и накатило.

(Надрыв, стон, мороз по коже.)

В сильном низком голосе мамы Иры звучала такая тоска, что нежный Митрич снова зарыдал. Мужчины, втянутые в орбиту моей матери, глупели на глазах. Она как… Цирцея! — вдруг пришло в мою нетрезвую голову. Цирцея, превращавшая мужчин в свиней.

— Мне некуда больше спешить, — подхватила я и не услышала собственного голоса

— Мне некого больше любить…

Исчез плешивый Малютка с ушами, исчезли рыдающий Митрич, мельтешащий Аспарагус, остался лишь несчастный из песни, которому некуда больше спешить… да нас двое во всем мире…

— Мне некого больше любить…

Юра слушал, раскрыв рот, не сводя взгляда с певиц — пышной красавицы и ее товарки в скромном, темном, почти монашеском одеянии, с длинными волосами, забранными в пучок на затылке. Голоса их сливались: низкое хищное гудение красавицы и глуховатый теплый голос бледной монахини… «Сестры, — думал Юра. — Сестры? Похожи…»

Митрич на четвереньках вскарабкался на подиум, расцеловал Иру. Повернулся ко мне.

— Это моя дочь, — с гордостью сказала мать.

— Дочь? — Митрич покачнулся в изумлении. — Как… дочь?

— Моя девочка.

— Ну, Ирка! — воскликнул Митрич и протянул мне руку.

— Лиза, — сказала я.

— Оч-ч-ень приятно, — он сдавил мою ладонь, рывком прижал к своей груди, посопел в ухо. — Просто не верю, что такая дочь! Правда?

Мама Ира улыбнулась лукаво. То ли да, то ли нет.

— Красивая женщина, — вздохнул Юра.

— Слишком, — заметил Павел, — по мне так…