Дикая весна - читать онлайн книгу. Автор: Монс Каллентофт cтр.№ 35

– Я могу отнести ее, – говорит папа, и Малин хочет возразить, хочет сама отнести дочь в кровать, служившую ей еще в детстве, но потом берет себя в руки. Пусть это сделает папа.

– Очень хорошо. Для меня она уже тяжеловата. Твоя спина выдержит?

– С моей спиной все в порядке.

– Я пойду в спальню, сниму одеяло с кровати.

* * *

Папа аккуратно кладет Туве в кровать. Они оставляют ее в джинсах и джемпере, а потом стоят рядом в темноте и видят, как она во сне натягивает на себя одеяло, поворачивается на спину и закидывает руки за голову.

– Когда дети так спят, значит, они чувствуют себя в безопасности, – говорит папа.

– Туве уже не ребенок.

– Ты никогда не спала в такой позе, Малин, – произносит папа, словно не слыша ее. – Ты всегда сворачивалась в клубок, в позу зародыша. Мне всегда думалось: ты словно опасаешься, что весь мир гонится за тобой, хочет сделать тебе больно.

– Ты пытался успокоить меня, когда я спала?

Папа кивает.

– Каждый вечер. Я заходил к тебе в комнату, гладил тебя по щеке, пытался настроить твои сны на более спокойную волну. Но это не помогало. Ты съеживалась, словно пытаясь защититься от опасности.

– От какой опасности, папа? Расскажи!

Папа выходит из спальни.

– Дети понимают и чувствуют гораздо больше, чем мы думаем, – громко произносит он, и Малин слышит, как он включает воду на кухне.

* * *

«Они поверили, что я сплю», – думает Туве.

Так приятно лежать и слышать их голоса, слышать, как дедушка рассказывает маме о ее детстве. «Я никогда раньше не слышала, чтобы они так разговаривали, – и мама не сердится и даже не раздражается. Интересно, что она хочет, чтобы он ей рассказал?

А теперь и мама выходит из комнаты.

Оставляет меня одну».

Туве потягивается, думает, что она, как ни странно, так и не собралась рассказать маме о письме, что придется сделать это в какой-нибудь другой день, пока никакой спешки, и мама ведь не откажет ей.

Или откажет?

Разозлится-то уж точно.

Туве чувствует, как в животе все сжимается, – нужно все ей рассказать как можно скорее.

Потому что мама спросит, когда она получила письмо, и если выяснится, что прошло много дней, она станет подозрительной, обидится, подумает, что ее в чем-то подозревают, разозлится – и дальше может случиться все что угодно.

Просто все что угодно.

Только бы она не начала снова пить. Только не это.

Но как ей рассказать?

Все это уже превратилось в тайну, которую надо будет раскрыть. А она подделала их подписи на бланке.

Туве чувствует, что мысли носятся в голове кругами; она то ли грезит наяву, то ли погружается в сон – и видит аудиторию с высокими потолками, ряды стульев, где сидят люди, куда более интересные, чем те убожества, которыми в основном заполнен ее гимназический класс в Фолькунгаскулан.

Люди со своим стилем.

Все они словно взяты из современного романа в духе Джейн Остин. Так думает Туве и уносится на крыльях мечты куда-то далеко, мечта вплетается в сон, и скоро она спит крепко и самозабвенно.

* * *

Они сидят за кухонным столом. Прихлебывают травяной чай из кружек, и Малин чувствует, как по всему телу растекается ощущение покоя.

Папа сидит напротив нее.

Его так хорошо знакомое лицо неожиданно кажется чужим, в темных глазах отражаются чувства, которым она не знает названия.

«Он хочет поговорить, это заметно», – думает Малин, и тут папа произносит:

– Малин, хочешь услышать нечто ужасное? Можно, я расскажу тебе одну страшную вещь?

Малин чувствует, как холодный черный кулак ударяет ее в солнечное сплетение, а затем рука выворачивает ее внутренности, ей страшно, она не хочет слышать, что именно он намерен ей раскрыть, – существует ли какая-то тайна? Она кивает, не в силах выдавить из себя ни звука, в горле пересохло, она слышит лишь тиканье часов.

– Я не скорблю по твоей маме, – говорит он. – Я испытываю облегчение, и от этого мне стыдно.

Малин чувствует, как рука, сдавившая внутренности, ослабевает.

Так вот каково сегодняшнее признание…

– Я тоже по ней не скорблю, – говорит она. – И совесть меня по этому поводу не мучает.

– Правда, Малин? Мне трудно это себе представить. Меня совесть мучает ужасно, но я ничего не могу поделать – я чувствую то, что чувствую.

– Не будь так строг к самому себе, папа, – говорит она. – От этого никому лучше не станет.

– Я не поеду обратно на Тенерифе. Останусь здесь.

– Я думала, ты любишь тепло.

– Люблю. Но туда захотела переехать она, а не я.

– Ты хочешь продать квартиру?

– У нее был тяжелый характер. Временами она бывала невыносима, мы оба это знаем.

Малин улыбается.

«Временами – это мягко сказано».

– Иногда мне немного одиноко. И всё.

– Вы так долго прожили вместе… Может быть, ты просто вытесняешь скорбь? Такое случалось со многими.

– Мне кажется, я слишком долго горевал, – отвечает папа. – Обо всем том, чего не получилось.

Некоторое время они сидят друг напротив друга в полном молчании и попивают травяной чай.

– Чувства не бывают неправильными, – говорит Малин.

Папа смотрит на нее, потом произносит:

– Да, наверное, так. А вот ложь? Ложь ведь всегда неправильна?

– Смотря о какой лжи ты говоришь, папа. Ложь бывает разная.

Папа трет глаза.

Малин хочет спросить его о прахе матери. Он наверняка уже получил урну. Где он намеревается рассыпать пепел? Но сейчас она не в состоянии спрашивать.

– Я очень хочу по-настоящему узнать Туве, – говорит папа. – Мне кажется, еще не поздно.

– Думаю, нет, – отвечает Малин. – Она всегда тянулась к тебе. Но о какой лжи ты упомянул, папа?

– Я пойду к себе, – говорит папа и поднимается, и Малин чувствует, как он в тысячу первый раз бежит от чего-то неизбежного, и ей хочется встряхнуть его, заставить его рассказать – как они порой выбивают правду из подозреваемых.

Но она сидит неподвижно.

И слышит, как он исчезает в городской ночи.

* * *

«Чем заняты мои любовники?»

Малин лежит нагишом в своей постели, положив руку между ног, но ощущает лишь усталость и пустоту.

«А есть ли у меня любовники?

Прошло уже много месяцев с тех пор, как у меня был Даниэль Хёгфельдт. С Янне все кончено навсегда, еще полтора года назад, и никого другого у меня с тех пор не было».