Джереми посмотрел на заиндевевшие окна. Уже слегка посветлело.
— Ладно, кажется, мне следует взглянуть, не прибыл ли Питерс. Он должен был ехать за мной с пристани. С вещами.
Вещами? Мэгги понимала, что похожа на ревнивую торговку, но все же язвительно поинтересовалась:
— К числу твоих вещей относится и Звезда Джайпура?
Она сразу пожалела о сказанном. Тем не менее, пусть задавать этот вопрос не стоило, поговорить необходимо. Частичка ее сердца… совсем крохотная… несмотря на сообщения в «Таймс», продолжала надеяться, что никакой Звезды Джайпура нет. Что в благодарность за спасение Дворца ветров магараджа наградил Джереми конем или чем-либо еще.
Но ее ждало полное разочарование, ибо, удивленно посмотрев на нее, герцог сказал:
— Разумеется. Ты ведь не думаешь, что я оставил бы ее в Индии? Ну и парочка вы с Эверсом. Оба задаете глупые вопросы.
Мэгги с трудом верилось, что он мог стать таким бесчувственным. Как он изменился! Конечно, пять лет Джереми провел, сражаясь, убивая людей, разрушая… Но все-таки… Невозможно, чтобы человек был настолько жестоким, холодным… безразличным…
Хотя пять лет — большой срок. Ей ли этого не знать!
— Тогда поспеши. Нельзя заставлять ждать драгоценность вроде Звезды Джайпура.
Джереми недоуменно взглянул на нее, однако встал, расправил плечи.
— Полагаю, что так. Надеюсь, я увижу тебя за завтраком?
— Да, вряд ли нам удастся избегать друг друга, — ответила Мэгги, причем ее слова прозвучали скорее жалобно, чем саркастически, как она намеревалась.
Джереми решил не уточнять, что она имеет в виду. Мэгги явно чем-то расстроена, хотя непонятно чем. Если у кого-то и есть повод расстраиваться, так у него. Ведь это его бросили!
— Тогда доброго тебе сна, Фидо. — Он беспечно потрепал собачку по головке.
К удивлению Мэгги, ее маленький песик зарычал, и она упрекнула своего любимца:
— Джерри, прекрати! Как не стыдно!
Она не обратила бы внимания на свою оплошность, если бы герцог не вздрогнул.
— Господи, — прохрипел он. Никогда в жизни не чувствовал он себя так глупо. — Мэгги, ты назвала собаку моим именем?
Ее лицо сделалось пунцовым. Но все равно он бы узнал об этом.
— Джерри очень хорошее имя! — возмущенно ответила она.
— Ладно. Доброго тебе утра, Мэгги.
Повернувшись на негнущихся ногах, словно заводная игрушка, герцог не оглядываясь вышел.
Глава 13
Ну и пусть. Не так ужасно все и было. Она вела себя с достойной сдержанностью, не упала в обморок, не наделала других глупостей, не сказала ничего такого, что могло бы навести Джереми на мысль, будто она питает к нему какие-то чувства.
За исключением собаки.
Но с этим она справится. Увидит его за завтраком и придумает какое-нибудь объяснение.
В сущности, это просто глупость! Приехав в Париж, Мэгги впервые в жизни почувствовала себя одинокой. До отчаяния. Мадам Бонэр, хоть и была знаменитой художницей, получившей медаль из рук королевы Виктории, оказалась дамой весьма пугающей. Она носила брюки и жилетки, курила тонкие сигары. Мэгги, пораженная ее видом, радовалась, что ни родителям, ни сестре Анне не пришло в голову встретиться с мадам Бонэр, они бы наверняка не разрешили ей поступить в ее школу.
Другие девушки тоже не улучшали ситуацию. Лишь немногие обладали настоящим талантом, и еще меньшее их число испытывало желание как-то его развить. Остальные, казалось, посещали занятия только потому, что родители просто не знали, куда их пристроить. Не слишком молодые, бедные и непривлекательные внешне, чтобы рассчитывать на замужество, они были отправлены к мадам Бонэр в надежде, что там научатся зарабатывать себе на жизнь художественным ремеслом или хотя бы не будут сидеть дома безвылазно всю неделю.
Поэтому в школе верховодили несколько девушек, обладавших настоящим талантом. Они задавали тон критике, главенствовали в классе, им доставались похвалы, им почти не делали замечаний. Их предводительницей была привлекательная богатая француженка по имени Беранж Жаккар, ровесница Мэгги, но в остальном полная ее противоположность: блондинка, а не брюнетка, миниатюрная, а не статная, жестокая, а не мягкосердечная. Кроме возраста, одинаковым у обеих девушек были социальное положение и талант. Беранж, превосходная рисовальщица, умела передать любой предмет с поразительной точностью, и ее работа могла бы сойти за дагерротип. Мэгги о таком могла только мечтать.
По всем этим причинам она чувствовала себя бесконечно несчастной и совершенно одинокой, если не считать Хилл, в чужой стране. Она тосковала по семье, к тому же частенько становилась мишенью для насмешек одноклассников. Ее высмеивали за акцент и английские привычки, она даже не была лучшей художницей в классе.
Однажды Мэгги рано пришла и сидела за мольбертом в ожидании, когда помощница мадам Бонэр установит предметы натюрморта, который им предстояло рисовать. Она задумалась, не следует ли ей просто собрать вещи и вернуться в Англию, но тут появилась мадам Бонэр. Окинув пронзительным взглядом учеников, чтобы удостовериться, все ли сосредоточили внимание на ней, мадам посадила на подставку крохотную белую зверюшку.
— Из помета сучки моей племянницы, — сказала она хриплым голосом, закуривая привычную сигару.
Мэгги взглянула на подвижный комочек меха среди фруктов-овощей натюрморта и… влюбилась по уши.
— Мадам, вы же не думаете, что мы станем рисовать это! — засмеялась Беранж Жаккар.
Мадам Бонэр выпустила тонкую струйку голубоватого дыма.
— Почему бы нет?
— Но… потому что оно движется!
— Разумеется. А чего вы хотите, мадемуазель Жаккар? Чтобы я его убила? — Мэгги ахнула. — Не бойтесь, мадемуазель Герберт, — слегка улыбнулась мадам Бонэр. — Мы, французы, любим животных не меньше англичан. Итак, девочки, пора за работу.
Мэгги понуканий не требовалось. Хотя щенок не сидел на месте, даже принялся ходить по подставке, рискуя свалиться на пол и жалобно повизгивая от невозможности спуститься, ей удалось нарисовать это создание во всей его прелести. Вышел очаровательный портрет. Настолько очаровательный, что в конце занятия мадам Бонэр посмотрела на него и молча сняла с мольберта.
Прислонив его к оконному стеклу, чтобы все могли видеть, она направилась к Беранж, взяла ее холст, поставила рядом с картиной Мэгги, и та сделала поразительное открытие.
Ее картина оказалась лучше картины Беранж. Намного лучше!
Разумеется, она не была идеальной: виноград слишком зеленый, фон требовал доработки, персики не в нужной перспективе. Хотя мадам Бонэр не преминула это подчеркнуть, суть заключалась в другом. Главное, перед ними был портрет собаки. Причем мадемуазель Герберт передала не только внешние детали, а уловила характер животного, его душу. Посмотрев на картину, объяснила мадам Бонэр, можно понять, что изображенный щенок — чуть глуповатое, крайне возбудимое и очень добродушное создание. Песик, непохожий на других щенков, со своими предпочтениями, достоинствами и недостатками, своим индивидуальным собачьим характером.