Каникулы вне закона - читать онлайн книгу. Автор: Валериан Скворцов cтр.№ 21

И все-таки была, была любовь, и Матье, как её следствие, родился писаным красавцем. Старались над его производством французские родители с русской кровью отчаянно. Рум этот период в жизни называл «каникулами без штанов». Ранняя плешь Матье, которому исполнилось почти сорок, только оттеняла безмятежное, почти без морщин юное лицо с полноватыми губами, классическим носиком и серыми глазами. Я бы сравнил его с Элвисом Пресли, если бы тот был светлоглазым блондином.

Матье родился в Марселе в «год заговора» и день ареста отца. Лейтенанта Рума апрельским утром 1962 года взяли у ворот казармы агенты «секюрите милитэр» — военной безопасности — 3-го военного округа. Сделать это намеревались ночью, но Рум находился на боевом дежурстве и без приказа пост освободить не мог. До утра, пока вызывали командира и искали подмену, Рум исхитрился позвонить в Брюссель, где я кантовался на Алексеевских информационных курсах. Так что, пока шло следствие по делу об офицерском заговоре против Де Голля, Рума у выхода из роддома с букетом подменял я. В камере для свиданий в марсельской тюрьме Бометт бывший взводный и попросил стать крестным отцом младенца.

Первую истерику возле витрины магазина игрушек Матье устроил в три года и затем никогда не переставал любить игрушки и игры. Последние, в которых он преуспел, были азартные и, может быть, поэтому отец отправил его получать университетское образование подальше, где казино, во всяком случае официально, считались запрещенными и не существовали. В столицу СССР, Москву, конечно, где он разбил сердце разведенных родителей безвольной женитьбой на однокурснице. Присмотрела красавчика дочь второго секретаря обкома КПСС союзной республики. Обкомы канули, второй секретарь, переждав смуту учителем истории в школе, вынырнул в депутаты парламента, а потом вырвался в акимы, то бишь мэры крупного центра независимого Казахстана. Зять получил должность генерального директора ведущей и единственной рыночной структуры на подведомственной ему территории. Заведение Матье называлась «Маркетинговой ассоциацией».

Перемены поменяли форму проявления страстей инфантильного Матье. Он по-прежнему играл, но теперь с судьбой. Никто, никогда и никому, включая крестного папочку, конечно, не скажет, что он, увы, стал шпионом. А Матье Сорес стал. Сын Рума составлял для европейской банковской группы справки по Средней Азии, пользуясь роскошными источниками. Доступ к ним прокладывался через секретарш управляющих компаний по продаже средств пейджинговой, сотовой и спутниковой связи. Плешивец рулил на «мерсе» и не стеснялся в средствах, девы ахали и копировали на дискеты списки воротил с частотами и номерами радио, телефонной и любой иной связи. Остальное было, как говорится, делом техники.

В России, да и в Казахстане, я считаю, для снятия информации с переговорных устройств наилучшее приспособление имеет маркировку «Cellscan». В режиме сканирования его дисплей выводит информацию о 895 каналах, одновременно наблюдаешь всю систему выявленных номеров и — выбирай для перехвата любой понравившийся разговор или факс…

Я рассчитал ещё в Москве, что Матье, во-первых, нароет в своей свалке перехватываемой информации какие-нибудь сведения относительно сговора с концерном «Эльф». Это позволило бы мне прояснить гнусные замыслы Ефима Шлайна (отчего не сказать и так?) и роль, которую он действительно отводит мне в их осуществлении. Во-вторых, если меня прижмут начальники местной контрразведки, а такое исключать не приходится, Матье, я полагал, устроит коридор, по которому я унесу ноги в сторону Российской Федерации или куда ещё за пределы досягаемости возмущенной моим поведением суверенной власти. Во всяком случае, родной аким ему поможет, хотя бы в рассуждении избежать явной замаранности зятя связью с агентом мирового и, прежде всего, русского империализма. То бишь мною, Бэзилом Шемякиным, наймитом изощренного эфэсбэшника Ефима Шлайна.

Этими расчетами я и руководствовался, когда звонил в Париж Руму. По моим сведениям, он числился теперь экспертом при Группе вмешательства, иначе — быстрого реагирования, столичной жандармерии. Но не эта завидная, с моей точки зрения, должность Рума, а его отцовская привязанность к Матье меня интересовала. Получив послание из Москвы, Рум немедленно переадресовал его в Алматы. И вот Матье Сорес, послушный и почтительный сын своего отца, в вестибюле гостиницы и почти вовремя.

Я тронул его руку.

Потянувшись, крестник разглядел меня и сказал по-французски:

— Господи, дядя Бэз, да что стряслось?

— Бежал из вытрезвителя, подкупив стражу, чтобы успеть на соревнования пожарников… Дай мне пакет.

Я стряс с ног, полоснув ножом по шнуркам, ботинки, сбросил выпачканные копотью, грязью и кровью брюки с пиджаком. Еще в исподнем крикнул очнувшемуся от дремы кавказскому человеку готовить два двойных эспрессо и с удовольствием, прямо в вестибюле, переоделся в собственное, немного холодноватое, но сухое и чистое.

— Может, стоило бы подняться к тебе в номер, дядя Бэз, — сказал, поморщившись на мое исподнее, Матье.

В стеклянной выгородке при дверях охранник, посматривая в нашу сторону, разговаривал по телефону.

— Не исключено, что на моем этаже мы окажемся в дурной компании ещё в фойе, — ответил я.

— Как всегда, ходите по бедам?

— Дерзишь крестному? — спросил я. — У тебя есть машина?

— Я пешком пришел. Машина дома, во дворе… Тут рядом, за Оперой. Сходить?

— Сбегать, — сказал я.

От шипевшей и исходящей паром кофейной машины кавказец спросил:

— А кофе?

— Нехорошо подслушивать чужие разговоры, — сказал я ему.

— Я не подслушиваю. Вы сами кричите на весь вестибюль…

Я и забыл, что оглох от взрыва.

Матье развел руки. Действительно, я орал.

И в это время зазвонил мобильный, оставленный Ляззат. Он лежал на груде сброшенной одежды. Может быть, сигналы вызова подавались и раньше, когда я выбирался по темным улицам к гостинице и маялся в поисках подходящего тайника на стройке, а я не отозвался из-за временной глухоты. Теперь отпустило, и я услышал?

В своей выгородке охранник положил телефонную трубку, встал и накинул блокировочный крюк на ручки створок гостиничной двери.

Мобильный названивал и названивал, пока я пересекал вестибюль. Вызовы прекратились, когда я подошел к охраннику, который вежливо встал навстречу.

— С кем вы разговаривали? — спросил я.

— Это служебный разговор.

— Все-таки?

Он посмотрел мне в глаза. Выждал и сказал:

— Они уже приходили.

Снова выждал и добавил:

— Проверили пакет, который принесли урки. Их нет здесь сейчас, я не обманываю. Я имею в виду не урок…

Можно поверить. Я бы тоже не обманывал, если бы меня, как его, уволили из спецконторы за провал языкового экзамена. И он провалится в десятый раз, даже если станет доктором филологии. Дальше гостиничных дверей службы для него не будет теперь никогда. Во всяком случае, государевой. Присяга, которую он зачитывал давным-давно перед строем товарищей, уже тогда не имела значения. Заранее не имела… Не перед тем знаменем и не перед теми товарищами присягал, так вот получилось.