Шах и мат - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Олежанский cтр.№ 48

Сердце Амира екнуло, остановилось и секундой позже взорвалось на сотни кусочков. В горле пересохло от подступившего кома.

Он любил Зулю так, как только может любить человеческая душа: самозабвенно, нежно и бесконечно сильно. Он полюбил с первого взгляда, в тот самый момент, когда она переступила порог комнаты, где лежал он — обессиленный от многочисленных ссадин и ран. Она подала ему стакан воды. В белом платье, кроткая и молчаливая девушка с настолько выразительными глазами, что в них тонул весь мир. Окутанная солнечным светом, проникавшим в окна, она была невероятно красива и походила на ангела.

Амир крепко обнял Зулю, не желая отпускать то, что нашел в этой хрупкой девушке, — любовь.

— Отец сказал, что имя мужа он назовет перед свадьбой, как того требует обычай. — Ее голос дрожал. — Амир, Аллах свидетель, без тебя нет мне жизни. Я покончу с собой в первый же день свадьбы.

— Прекрати, Зуля! На все Его воля, но не клянись смертью перед ликом Всевышнего. Харам! Придет время, я поговорю с дядей.

В кармане камуфляжной куртки завибрировал телефон.

— Дядя, — коротко сказал Амир.

Она вытерла платком слезы и ушла в дом.

— Салам алейкум, дядя!

— Алейкум ассалам, Амир, — в голосе Сулимана слышались напряжение и усталость, — распорядись встретить нас. И будь на месте, я хочу обсудить кое-что.

* * *

Черный «Мерседес-Геленваген» въехал во внутренний двор дома. Придерживая каракулевую папаху грязно-серого цвета, из машины вышел статный мужчина. Острый взгляд и лицо с резкими чертами, обрамленное аккуратно стриженой черной бородой, куда по воле лет вплелась седина, не позволяли ошибиться. Это был амир.

— Хьо гина хазахийти сунна ^[15], — поприветствовал Амир дядю.

— Алейкум ассалам, Амир. — Сулиман обнял Амира за плечо. — Дика дина чай мала вай ^[16].

Амир кивнул:

— Дуьхьало яц цунна, чай малар-м дика гуллакх ду ^[17].

И они прошли в дом.

Когда дядя собирал окружение за одним столом за чашкой чая, то предполагался серьезный разговор. Чай Гагкаев Сулиман ценил и любил, время за благодатным напитком проходило в разговорах, будь то домашние пересуды или собрание действовавших под началом Сулимана командиров полевых отрядов.

— Чай-м башха дика ду ^[18], — благодушно отозвался Сулиман, поставив пустое блюдце на стол.

— Макка! — окрикнул он свою жену, дав понять, что можно убирать стоявшие на столе чайные приборы.

Женщина, несмотря на возраст и комплекцию, аккуратно и быстро собрала блюдца и мгновенно исчезла, как будто ее и не было.

Во главе стола восседал Гагкаев Сулиман. По правую руку расположился его сын Ислам, бескомпромиссный, почти такой же жестокий, как и отец, властолюбивый. Он мечтал как можно скорее возглавить отряд подчиненный Сулиману, численностью более пятидесяти человек. Слева сидели, в порядке занимаемой должности, полевые командиры, руководившие «армией» амира Ножай-Юртовского района. Позади Гагкаева стоял всегда молчаливый телохранитель и правая рука амира — Кхутайба, равнодушно смотревший на всех присутствующих. Амир замыкал ряд сидевших за столом приближенных, расположившись на другом конце стола, напротив Сулимана.

— Сегодня Аллах ниспослал нам свое великое благословение, даровав хорошие новости, — начал Гагкаев.

Присутствующие одобрительно загудели.

— От наших братьев на Украине и в Грузии нам поступили деньги на продолжение священной войны против кафиров, дабы могли мы приобретать оружие и патроны, в которых остро нуждаемся. Но вместе с деньгами для нас передано сообщение от неизвестного, но влиятельного человека, назвавшегося просто Араб. Он говорит, что джихад ичкерийских моджахедов против неверных шакалов в России — дело, богоугодное Всевышнему. И потому он, ощущая общность с идущей войной и молящий еженощно Аллаха даровать нам победу, оказывает нам помощь. Вместе с тем, оказывая помощь, он надеется, что мы проявим силу и докажем делом Всевышнему свою преданность в священной войне. Араб призывает совершать теракты в российских городах, нападать на военных, милицию, жаля и нанося смертельные удары, подрывать авторитет власти в глазах жителей России, принося раздор в их души и делая тем самым их уязвимыми для привлечения в ряды ислама, как истинной и единственно верной религии.

Довольный, Сулиман откинулся на спинку стула, наблюдая, как полевые командиры живо и с восхищением обсуждали новость.

— Вторая новость, ниспосланная Всевышним, — продолжил Гагкаев. — Сегодня в одном из наших селений мы взяли трех русских шакалов, что рыскали там.

Гробовое молчание.

— Сейчас они заперты средь дерьма в моем хлеву, как и положено неверным, а на рассвете с первыми лучами солнца мы будем судить их праведным судом и казним по законам шариата.

За столом снова раздалось бурное гудение.

— Что скажешь, Амир? — неожиданно обратился к нему Сулиман.

Тот, все еще размышляя над услышанным, ответил не сразу.

— Амир! — повысив голос, повторил Сулиман.

— Аллах велик и милосерден, Сулиман! На все Его воля! — инстинктивно ответил Амир.

— Мудрый ответ, Амир, — сказал Гагкаев, — рассудительный, не брошенный сгоряча, как некоторыми.

Все поняли, что Сулиман говорил о несдержанности сына Ислама.

— Вот какого сына я всегда желал! — Сулиман хлопнул по плечу Амира.

Чем подлил масла и в без того разгорающийся огонь ненависти Ислама к Амиру.

Ислам невзлюбил Амира с самого первого дня его появления в их доме. Он увидел в пришлом «родственнике» явную угрозу своим амбициозным планам. Амир сильно выделялся на фоне Гагкаевых выдержкой и трезвым умом, чем импонировал Сулиману.

К тому же смутное сомнение терзало душу Амира. Ислам, казалось, подозревал, кем он был на самом деле. Маленькая оплошность, на которую ранее указала Макка, не ускользнула от проницательного взгляда Ислама. Маленькая оплошность: заинтересованность, которую не смог скрыть Амир по отношению к Зуле в первый вечер, когда вся семья Гагкаевых и приближенные полевые командиры собрались за столом. Зародившийся огонек любви между молодыми людьми вызвал ненависть в душе Ислама.

Взгляды Амира и Ислама на какую-то секунду пересеклись. В глазах Ислама горела яростная злоба и презрение к «родственнику».

* * *

Амир лег рано, но потом еще долго не мог уснуть, ворочаясь в постели. Мысли о схваченных русских солдатах никак не выходили у него из головы, точнее не о самих пленных, а шариатском суде, который должен был состояться на рассвете — в то время, когда Всевышний наиболее справедлив и милосерден.