Однако я все-таки объяснил Кузьмичу, зачем нужны его парни. Правда, иносказательно. Но он меня понял.
— «Смазка» будет? — поинтересовался Кузьмич.
— Ну ты, блин, без этого никак не можешь…
«Смазкой» или «наваром» называлась премия после операции, которую омоновцы чаще всего «выписывали» сами себе. Она могла быть чем угодно: деньгами, спиртным, продуктами и так далее.
Но такую дань парни Кузьмича брали только у богатых «новых» русских, от которых за версту несло криминалом. Тогда они особо не церемонились.
«А чего? — говорил Кузьмич. — Эти уроды народ трудовой ограбили? Ограбили. Так пусть поделятся хотя бы с теми, кто этот народ защищает».
— Серега, я-то могу. Много ли мне надо. А вот у моих орлов без свежего мяса когти затупятся.
— Ответить честно или как?
— А я тебе когда-нибудь врал?
— Не припоминаю.
— Тогда о чем базар?
— Лады. Говорю как на духу — не знаю. Но скорее всего, будет дупель пусто.
— Огорчаешь ты меня, друг сердешный…
Я едва не рассмеялся, представив унылую физиономию Кузьмича, да еще спросонку. В такие моменты он был похож на лешего — лохматый, с кустистой щетиной на щеках и подбородке, а в глазах похмельная тоска.
— Только в драку до особого не ввязывайся. У нас пароль «Коршун», отзыв — «Ибис». Запомнил?
— Ага. Особенно отзыв… — буркнул недовольный Кузьмич. — И так понятно, что придется потрахаться от души. Я так понимаю, дело серьезное.
— Когда прибудешь на точку, свяжись со мной… — Я дал номер телефона. — Не забудь прихватить мобильник, Кузьмич. Ребята пусть особо не высовываются, чтобы не схлопотать шальную пулю.
— Понял. А с мобилой я даже в постели не расстаюсь. Все, отбой. Приступаю к исполнению…
Кузьмич отключился.
— Свяжись с Питоном, — передал мне Волкодав переговорное устройство.
— Зачем?
— А затем, чтобы он успокоил дежурную часть горУВД. Иначе пришлют сюда сдуру каких-нибудь пацанов лет по двадцать — двадцать пять, которые ничего, кроме ложки, в руках держать не умеют, и их тут перещелкают, словно цыплят.
— Понял…
Я стал вызывать Латышева. Полковник откликнулся не сразу. Наверное, он был на связи с кем-то другим.
Латышев явно был взволнован. Я хорошо слышал его бурное дыхание, будто полковник только что поднялся пешком на двадцатый этаж.
— Разумно, — подумав, ответил Латышев. — Кроме всего прочего, нам там лишние люди не нужны. Сейчас займусь. «Грета» на подходе…
Мы пока в бой не ввязывались. Волкодав мудро выжидал. При этом он напевал себе под нос детскую песенку.
Правда, слова в ней были несколько иные: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То там сто грамм, то там сто грамм — на то оно и утро…»
В отличие от него обычно невозмутимый Акула весь извелся, прислушиваясь к стрельбе. Он не знал, куда девать руки.
— Ну и коверкот… — бубнил он с недовольным видом, в который раз пробуя остроту лезвия десантного ножа. — Командир, какого хрена торчим здесь, как гвоздь в дерьме?! Там ребятам, может, помощь требуется, а мы…
— Захлопни пасть, Акула! Это не твоего ума дело. У парней своя задача, у нас своя. Забыл?
— Не то чтобы…
— Вот и помолчи.
Волкодав стоял, укрывшись за деревом, и наблюдал за воротами через окуляр прибора ночного видения.
— Хреновое дело… — буркнул он. — Где эта проститутка «Грета»?!
— Что там? — спросил я.
— Какое-то шевеление вокруг кабины тягача. Уж не думают ли они когти рвануть в какую-нибудь тихую гавань?
— Весьма возможно.
— Группа «Д»! Что у вас там?
Волкодав включил переговорное устройство.
— Я «Буран», как слышите меня, прием!
(У всех руководителей операции были свои позывные: у Виктора Егоровича — «Гриф», у Латышева — «Крот»; но непосредственно операцией руководил Волкодав.)
— У нас потери! Двое раненых. Эвакуируюсь.
— Черт! Группа «А», я «Буран»! Вы меня слышите?
— Так точно! Слышим, прием…
— Срочно подтянитесь в зону группы «Д»!
— Есть! Конец связи.
— Всем остальным группам! — Волкодав был сильно встревожен. — Это «Буран». Вы что там, уснули, мать вашу?! Приступайте ко второму варианту. «Грета» на подходе.
Второй вариант — это захват здания охраны. Она сейчас сидела в трансе, боясь высунуться наружу.
Из окон второго этажа можно было держать под обстрелом площадку, где стоял рефрижератор, ворота и подходы к складам.
— Все, амбец…
Волкодав решительно спрятал прибор ночного видения в сумку.
— Пора и нам взяться за дело. Акула, берем этот долбаный автобус. Стрелять наверняка. Только давай без твоих дурацких шуток! Подбираемся тихо, бьем в упор. Майор, запомни — никаких сантиментов. Считай, что ты снова на фронте. Сам видишь, что творится…
Эта модель «Икаруса» была похожа на двухэтажный омнибус; на «первом» этаже находилось вместительное багажное отделение.
Стрельба велась из окон автобуса. Находившиеся внутри «Икаруса» огнем из автоматов прижимали к земле спецназовцев, не давая им приблизиться к тягачу.
Не автобус, а крепость.
Самый близкий путь к «Икарусу» преграждала машина противников, джип, за которым прятались двое. Они поливали свинцом подходы к воротам, почти не выглядывая и не целясь, — похоже, трусили.
Волкодав махнул рукой, и мы, нахлобучив колпаки маскхалатов, поползли через припорошенную снегом дорогу — он в центре, я и Акула по бокам на расстоянии в пять-шесть метров друг от друга.
Наверное, один из них что-то все-таки учуял — до легковушки еще было метров десять, когда он неожиданно обернулся и посмотрел в нашу сторону.
Что сделал Волкодав, я не заметил. Но парень вдруг резко мотнул головой и беззвучно сполз под колеса джипа.
Второй посмотрел на него, затем попытался вскочить, но тут мелькнул нож Акулы, и охранник, извиваясь всем телом и хрипя, рухнул рядом с первым.
— Молоток… — скупо похвалил Волкодав Акулу. — Майор, подтянись. Прячьтесь за джип. По отмашке катимся к автобусу. Не забыл? — спросил он у меня.
— Такое трудно забыть…
Я нахмурился.
Мне вспомнилось, как мой командир в Афгане, капитан Грызлов, показывая этот прием новобранцам на полигоне возле какого-то кишлака, ругал их за непонятливость.
Он прокатился метров десять, при этом стреляя по мишеням, — и исчез в огне и дыму взрыва. Как потом оказалось, местные жители, любезно улыбающиеся «шурави» днем, напичкали полигон минами ночью…