Она опять разрыдалась. Ева дала ей поплакать целую минуту, а затем продолжила допрос.
– Как он выглядел, Зана?
– Я не знаю. Я его почти не видела. На нем была лыжная шапка, низко надвинутая, и темные очки. Мне кажется, он был высокий. На нем были черные джинсы и черные башмаки. Я все время смотрела вниз, как он велел, и хорошо разглядела башмаки. Старомодные, со шнурками, и носки поцарапаны. Я все время смотрела на башмаки. У него большие ноги.
– Насколько большие?
– Больше, чем у Бобби. Ненамного, но все-таки больше, мне кажется.
– А кожа у него была какого цвета?
– Да я почти ничего не видела. Мне кажется, белая. Он был в черных перчатках. Но, мне кажется, он был белый. Я видела только мельком, когда он втащил меня внутрь. Было темно. Он все время держался у меня за спиной, и там было темно.
– Брови, ресницы, шрамы, какие-нибудь отметины, татуировки?
– Я ничего не видела.
– Его голос? У него был акцент?
– Он говорил тихо, голос шел откуда-то ниже горла. Я не знаю. – Зана бросила умоляющий взгляд на Бобби. – Мне было так страшно.
Ева задала еще несколько уточняющих вопросов, но ответы становились все более расплывчатыми.
– Я организую вам сопровождение на новое место и дам охранника в форме. Если еще что-то вспомните, любую мелочь, немедленно свяжитесь со мной.
– Я не понимаю. Я ничего не понимаю. За что он убил маму Тру? Почему он думает, что мы можем дать ему столько денег?
Ева взглянула на Бобби. Потом она сделала знак Пибоди организовать охрану.
– Бобби объяснит вам, что к чему.
10
Чтобы ускорить ход событий, Ева лично сопроводила Бобби и Зану в новую гостиницу. Она направила двух патрульных искать описанное Заной место, куда, по ее словам, ее завел злоумышленник, прочесав все в радиусе четырех кварталов от гостиницы «Вест-Сайд».
Обыскивать гостиничный номер она предоставила Пибоди и «чистильщикам», а сама отправилась в морг.
По ее просьбе Моррис уже подготовил тело Труди.
Ничего, отметила Ева, глядя на тело. Она по-прежнему ничего не чувствовала. Ни жалости, ни гнева.
– Что ты можешь мне сказать? – спросила Ева.
– На лице и теле следы побоев, нанесенных в интервале от двадцати четырех до тридцати шести часов до смертельных ударов по голове. К ним мы сейчас перейдем. – Моррис протянул ей пару очков-микроскопов. – Вот, взгляни сюда.
Ева подошла к плите, на которой лежало тело, и наклонилась, чтобы изучить смертельные ранения.
– Я вижу какие-то насечки. И еще круглые или полукруглые отпечатки.
– Орлиный глаз. А теперь давай-ка мы это дело слегка раздуем.
Моррис вывел фрагмент черепа на экран и дал увеличение.
Ева сдвинула очки на макушку.
– Ты говорил, что нашел волокна в ране на голове.
– Жду заключения лаборатории.
– Эти отпечатки. Похоже на монеты. Тканевый мешок, набитый монетами. Испытанное и надежное оружие, раньше оно было в ходу. Вот насечки, возможно, это с ребра монет. Вот круглые отпечатки. Да, похоже, это монеты. Много монет, судя по тому, какой требуется вес, чтобы проломить череп.
Ева снова надела очки и изучила рану.
– Похоже, три удара. Первый – по основанию черепа. Они стоят: жертва спиной к убийце. Она падает, второй удар приходится сверху – размах больше, ускорение больше. А третий… – Отступив на шаг, Ева опять сдвинула очки вверх. – Раз. – Она сымитировала удар двумя руками с замахом справа и сверху вниз. – Два. – Она занесла руки над головой и обрушила их на воображаемую поверженную жертву. – И три. – Размахнувшись по-прежнему двумя руками, она нанесла удар слева, отступила на шаг и кивнула. – Соответствует разбросу брызг. Такие отпечатки можно получить, если емкость была тканевой: мешок, носок, что-то в этом роде. Оборонительных ранений нет, значит, она не сопротивлялась. Убийца застал ее врасплох. Он был сзади, значит, она его не боится. Если у него было другое оружие – нож или электрошокер, чтобы заставить ее обернуться, – почему он им не воспользовался? И то и другое бесшумно. Первым ударом он свалил ее с ног. У нее не было времени закричать.
– Просто и примитивно. – Моррис снял с себя очки. – Давай вернемся к нашей предыдущей программе.
Пальцами, обработанными изолирующим составом, он набрал команду на своем диагностическом компьютере.
– Вот удар по лицу. Даем увеличение.
– Сходный рисунок. Насечки. То же орудие.
– То же самое на туловище, на животе, на ляжках, на левом бедре. Но тут меня кое-что заинтересовало. Приглядись повнимательнее к синяку на лице.
– Я бы сказала, нападающий стоял совсем рядом. – Ева озадаченно умолкла. – Судя по положению синяка, по углу нанесения удара, это похоже на апперкот.
Она повернулась к Моррису и замахнулась снизу вверх, целя ему в лицо. Ее кулак замер на волосок от его кожи, но он заморгал и невольно дернул головой.
– А вот этого не надо. Давай лучше воспользуемся программой.
Ева не удержалась от улыбки.
– Я бы тебя не стукнула.
– И тем не менее. – Моррис вернулся к экрану и встал так, чтобы экран разделял их. – Он вывел на экран моделирующую программу, и Ева увидела две фигуры. – Вот, теперь ты видишь, под каким углом должен был двигаться нападающий, чтобы нанести имеющиеся повреждения. След на лице указывает на удар левой рукой, апперкот, как ты сказала. Угол очень неудобный.
Ева, хмурясь, следила за фигурами на экране.
– Никто так не бьет. Если это левша на нее нападает, он размахнулся бы вот так, попал бы ей вот сюда. – Она провела пальцами по своей щеке. – Если бы он размахнулся сверху, должен был попасть ниже. А может, он правша, и… нет. – Ева отвернулась от экрана и опять подошла к телу. – Будь это кулак, я еще допускаю, можно нанести такой удар. Но кистенем… им же надо размахнуться! Даже с близкого расстояния нужен замах, нужна инерция. – Ее брови сдвинулись, глаза прищурились. Потом она перевела взгляд на Морриса. – Ради всего святого! Она сделала это сама?
– Я эту возможность прокачал: вероятность от девяноста до ста процентов. Вот, смотри. – Моррис вызвал на экран следующую программу. – Одна фигура, двуручный замах, вес на правую руку, перекрестный, от плеча по лицу.
– Ненормальная, – пробормотала Ева себе под нос.
– И расчетливая. Угол нанесения других повреждений – за исключением смертельных на голове – показывает, что все они могли быть нанесены самой пострадавшей. С учетом того, что удар по лицу – это самострел, вероятность – девяносто девять и восемь десятых процента.
Еве пришлось отбросить все свои прежние теории и приспособиться к идее самостоятельного нанесения ударов.