Голодная бездна. Дети Крылатого Змея - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 24

Он играл о долгой агонии.

И страхе.

О короле и королеве.

Детях их, которым пришлось бежать, чтобы выжить. А когда песня закончилась, вложил в руку Крылатого Змея нож.

— Ты знаешь, что делать, — сказал он. — И если хочешь, я помогу…

Сердце залогом.

Сердце — это такая малость. Змею не было больно, когда нож пробил грудину. Он продолжал жить, когда холодные пальцы вцепились в бьющийся ком. И вытянули его. Он видел, как расползлись тучи.

И слышал старушечий плач.

Кажется, она разглядела свое отражение.

Крылатому Змею было жаль существо, которое думало, будто бога можно убить, вырезав его сердце. И само это сердце. Оно становилось красным камнем.

Крылатый Змей закрыл глаза.

Он уйдет. Оставит сердце залогом. И не только он, быть может, сыщутся и другие, которым не все равно, что станет с миром и детьми…

Кохэн рухнул на четвереньки и, изогнувшись, закричал. Его голос, отраженный стенами, не был голосом человека. И Тельма заткнула уши, не желая слышать этого крика.

Забыть бы.

Стереть.

Видения. Память. То, что было. У нее должно быть право на свой океан, который избавит от сомнений и вопросов, и памяти, и знания.

Ни сомнений.

Ни боли.

Только пустота несуществования.

Кохэн был силен.

Или это Мэйнфорд ослаб? Он навалился на масеуалле, придавив немалым весом своим, обхватил за плечи, стиснул, усмиряя приступ.

Безумие бывает заразным?

Или это что-то другое?

Кохэн метался, и золотые фигурки в косах его звенели. Но вот он стих, захрипел, и изо рта пошла белая пена. Мэйнфорд осторожно отпустил помощника.

Не стоило отпускать Джонни.

И что теперь? Вызвать целителей? И спровадить единственного, кому Мэйнфорд доверяет безоглядно, в госпиталь? Или целители не помогут? Он нашел пульс.

Сердце билось ровно.

И дышал Кохэн спокойно. И вовсе на лице его появилось выражение умиротворенное.

— Он спит, — Тельма, подобрав полы халата, подползла ближе. — Просто спит, и все…

— Что с ним?

— Не уверена, но… ты знаешь, что многие старые книги попали под запрет? Особенно те, которые касались магии крови? — она все еще избегала смотреть на Мэйнфорда. Правильно, лучше говорить о книгах.

— Я видела… то, что видел он… это иначе, чем с тобой. Ты ушел в свой разум, а он… кровь от крови… — Тельма приложила ладонь к виску. — Спит… и надо его переложить куда-нибудь, а то ведь жестко на полу…

Кровь от крови.

Вся сила масеуалле в крови, но Мэйнфорд все равно не понимает.

— Он ведь прямой потомок прежних императоров. Как и ты, — теперь она смотрела прямо в глаза. — Ваши предки говорили с богами. А вы… вы тоже слышите их голоса.

Это ее вежливое «вы» резануло слух.

Голоса, значит.

Прямой потомок.

Да в Бездну всю эту мистическую хренотень с богами вкупе. Еретическая мысль, благо некому за нее на плаху отправить, но все равно холодочком по хребту потянуло, напоминая: никуда-то ты, Мэйни, жалкий человечишка, от богов не денешься.

А он и не собирается.

У него планы другие. Примитивные, можно сказать, планы.

Кохэна до постели дотащить. Раньше-то просто, а ныне собственное тело что из первого снега вылепленное, тугое да неподатливое. Одежонку промокшую снять, ибо насрать простуде обыкновенной на то, чей ты там потомок. Сопли и у императорских сыновей случаются, и те же, жидкие да надоедливые, что и у обычных смертных.

Обувочку стянуть.

Укрыть бедолажного, который спал мирно и был всецело счастлив в своих снах — Мэйнфорд испытал острый приступ зависти, — одеяльцем, да подоткнуть, чтоб не задувало.

— В лоб целовать не станешь? — поинтересовалась Тельма, которая не помогала, но и не убегала, стояла себе в стороночке, наблюдая.

— Обойдется.

Кивнула.

Зевнула.

Ее бы рядышком с масеуалле положить. И самому рухнуть. Глядишь, проспались бы втроем, там и полегчало бы. Но нет, сколько хвост ни тяни, а от кота на другом его конце не избавишься.

— Поговорим? — это предложил Мэйнфорд.

А ведь там, на поле, мог бы и помолчать.

Притвориться, что не знает.

Понаблюдать.

— Поговорим, — согласилась Тельма и, подобрав полы халата, который волочился за нею, что шлейф, вышла из спальни. Мэйнфорд тоже вышел и дверь прикрыл плотно.

— С чего начнем? — Тельма устроилась на прежнем месте, забралась в кресло с ногами, халат подтянула, подоткнула, села в нем, что ворона в гнезде.

Белая ворона.

И тот целитель со славным именем Тео, тоже белым был. Нехарактерный такой окрасец… ахромия.

— А с чего стоит?

— Думаю, с недавних событий. Пока яркие. Я расскажу, что видела, а ты решишь, стоит ли в этом искать смысл, — она спрятала руки в раструбах широких рукавов, а вот полы норовили разойтись, и видны были худенькие ключицы.

Где она пряталась, потерянный ребенок?

И почему появилась сейчас?

А хуже всего, Мэйнфорд не успел пересмотреть дело. Странно. Он ведь помнил его… должен был бы помнить, потому что яркое было. И газеты тогда вой подняли до небес. Все стенали о молодой и безвозвратно ушедшей… погибший талант…

Газеты вот он помнит.

Степенную «Герольд» и «Бейленджи-дьюб», которую принципиально издавали на бумаге зеленоватого оттенка, за что драли полталера сверху. Безбожный грабеж, но многие, как поговаривали, покупали эту газетенку именно из-за цвета.

Из-за желания почувствовать себя если не элитой, то кем-то вроде.

…Тельма рассказывала.

Спокойно. Отстраненно.

Только худые руки свои терла, и Мэйнфорд на руки смотрел.

Сухая кожа.

Болезненные трещинки.

И колец нет. Мама всегда надевала парочку в комплект к обручальному. И за руками следила, пожалуй, едва ли не тщательней, чем за лицом.

Жемчуг.

Золото. Белое и желтое. Красное, которое зовется так из-за особого оттенка и считается редкостью, потому что в Новом Свете все золото обычное. Но находятся умельцы…

…не о том думать надо.

Не о кольцах из матушкиной шкатулки, не о газетах даже, что из головы не идут, пусть «Бейленджи-дьюб» читать прилично и принято даже, как и просматривать биржевые сводки, даже если ты ни хренища в биржевых играх не понимаешь. О смерти Элизы шептались машинистки на третьем этаже. Вздыхали секретарши. И миз Вейтер, которую в силу возраста и поганого характера вряд ли можно было заподозрить в любви к кому-то, демонстративно нацепила черную повязку.