— Какого? — Захлопала она ресничками.
— На которое мне сейчас крайне, подчеркиваю, крайне важно усесться! — Я деликатно потыкал пальчиком ей за спину.
— О-о-о-о! — Она залилась краской, вновь изобразила приседание, взметнув полы юбки, потеребила косу, но осталась на месте. — Вы не против, если я вас подожду?
— А есть надежда, что если я скажу «нет», вы не подождете? — Печальным взором окинул я внезапное золотоволосое чудо, особо не удивившись ее отрицательному мотанию головой. — Ну тогда лишь одна просьба, сделайте это, пожалуйста, у меня в комнате, а не под дверью туалета, идет?
— Ага! — Расплылась она в улыбке, маленьким торнадо проносясь в обратном направлении на второй этаж.
Ну а я уже вторым торнадо влетел в комнату медитаций, да так, что простынь, которую я тащил за собой, взметнулась не хуже плаща Супермена за спиной во время его эпического полета над Нью-Йорком.
— Ульрих, это ты? — послышался испуганный голос из соседней загородки.
— Ульрих — это я, — обрадовал я незримого оппонента.
— Это Майк, — просветил меня голос, после чего повисла небольшая неловкая пауза.
— Привет, Майк, — печально вздохнул я, одна надежда, что эта встреча будет последней на сегодня.
— Слушай, я все тебя вчера хотел спросить, как мы добрались до столовой? — Он прокашлялся. — Представляешь, совершенно ничего не помню, все как в тумане!
— Может, съел что-то не то? — Изобразил я саму невинность.
— Не знаю, — как-то печально произнес он. — Вообще ничего не помню. Да, кстати, слышал, сегодня будет наказание зеленых тряпочек?
— Нет, не слышал. — Задумчиво почесал я нос.
— Ну ты даешь! — развеселился незримый Попкин. — Какой-то выскочка лекаришка вчера под вечер оскорбил старосту третьего курса с огненного факультета! Ты представляешь? Жаль, тебя не было, мы вчера с ребятами старшекурсниками ходили по этажу, всячески гнобили этих зеленотряпочных.
— Зачем? — Признаюсь, был удивлен.
— Ну, как? — опешил он. — Это же правило, мы, стихийники, всегда на голову выше всех этих слабаков, вот они и должны нам еду там подносить, ну или в прачечную вещи относить. Иначе как? Девчонки еще ладно, что с них возьмешь, а вот парни задохлики, тех надо в строгости держать. Это мне «старшеки» так сказали.
— Надо же, как интересно… — произнес я, покидая уборную и минуя перегородку, пройдя в купальню. Мне вдруг подумалось, как поведет себя Попкин, когда наконец до него дойдет, что я не стихийник, а лекаришка, да притом тот самый выскочка? Парень до сих пор не видел моей мантии, а по своему скудоумию даже помыслить не может, что мальчик может не желать быть великим воителем и пострелятелем молний. Нет, возможно, будь я в реальности его погодкой, все скорей всего именно так бы и случилось, но я другой, и возможно, в этом вся загвоздка. Нет, не подумайте о семи пядях во лбу и пофыркивании вроде: плавали — знаем, просто такой склад характера, такой склад знаний за плечами. Я далек от пацифизма и признаю свои грешки и темную сторону, без которой, увы, не обходится ни одно живое существо, но меж тем стараюсь уловить гармонию в себе, не заставлять себя делать отвратное своей натуре, то бишь не насиловать себя. Правда, это не всегда получается, так уж устроена жизнь, мы порой не властны над обстоятельствами, однако и напрямую, пардон за мой франсе, дрочить судьбу и свои нервы не хочу. Кто может сказать, положа руку на сердце, что находится там и в том времени, где бы хотел быть? Кто может сказать, что занимается любимым делом?
— Слушай, может, вместе пойдем на дуэльную площадку? — За моей спиной нарисовался Майк, проходя к деревянным тазикам и начиная обильно плескать водой себе в лицо.
Купальня напоминала каменный грот, где из стены била струя воды, по каналу исчезая где-то ниже в дренаже, а общим дополнением служили деревянные бадьи и тазики, в которые надлежало порционно зачерпывать водичку.
Негусто. Нет, конечно, для окружающей действительности это, наверно, передовые технологии, однако же мой Лисий куда как милее в этом плане.
— Мы еще не решили. — Улыбнулся я, вспомнив про белокурый подарок, поджидающий меня в комнате, и тоже начиная плескаться в одном из тазов.
— Мы? — Парень с подозрением огляделся по сторонам.
— Ну да. — Я с блаженством погрузил голову прямо в отводной канал, чувствуя холод и свежесть бегущей воды, а также как течение шевелит мои волосы.
— А с кем ты пойдешь? — спросил он, дождавшись, когда я вынырну.
— Ее зовут Анабель. — Не сбавляя оборотов, я зачерпнул воды, обливая ею тело.
— Девушка? — Он нахмурился. — Лекарша? Ты что, Ульрих, решил дружить с изгоями? Не советую, их судьба — быть не у дел от денег и славы, мне еще мой учитель говорил, что единицы из них в состоянии занять хоть какое-то место в обществе. Что их ждет в будущем? Да ровным счетом ничего, либо припишут к какому-нибудь дому терпимости, либо же до конца дней торговать лягушками сушеными на рынке, да с всякими немощными возиться.
М-да уж, перспективка вырисовывалась плачевная. Что же тут поделаешь, если на дворе дикие времена? Тут нет общественной медицины, тут если заболел, крутись как хочешь, государству до этого дела нет, собственно никому до этого дела нет, а следовательно, и те кто ушел в медицину, считай, ушли в никуда, в пустоту, в прямом смысле предоставленные сами себе, и гарантом их успешности не могут даже послужить их дипломы и способности. Да, жить хочется всем, да, жить хочется всем без боли, но вот лекарю на одной благотворительности не прожить. Лекарь, он ведь тоже живой человек, ему хочется вкусно есть, сладко спать, иметь крышу над головой. Все мы по жизни не раз и не два кричали, мол, посмотрите, какие они твари бессердечные, вы только поглядите на них, мы тут корчимся, умираем, а они денег хотят! Было дело? Ну а как же, конечно, было, будет и еще не раз, потому как, пока еще не придумали волшебной кастрюли, которую раз и напялил на голову, когда она заболит, и все как рукой сняло.
В этом вопросе нужно немного проявить понимания, заметьте, не оправдания, а понимания. Оправдываться тут некому и не перед кем, а вот понять нужно. В бытность мою помоложе, когда еще уши не пухли от кухонных разговоров о великом и нетленном, мне один старый дед, тоже терапевт, затравил старинную то ли байку, то ли притчу о великом чудотворце, которую я в том или ином виде часто встречал в разных сказках многих народов, суть которой сводилась к простейшему пониманию.
Как и водится в легендах, было это давным-давно, что понятно, иначе бы вы уже прочитали новость в Интернете. Жил в те времена великий мудрец, чудотворец, ученый и великий лекарь, о чьем даре постепенно стали узнавать все и повсеместно. Изначально к нему стекались ближние деревни, потом потянулся народ и из дальних деревень, а потом поток наладился, и великий лекарь схватился за голову, а по некоторым данным — чуть ниже, понимая, что он стал заложником ситуации. Ведь что утром, что днем, что вечером или же ночью больных не становилось меньше, они только прибывали и прибывали. Представляете? Прямо у вас под дверью стонут, кряхтят и попердывают люди, причем не просто так, больны они, а многие и при смерти. Как тут сядешь покушать, когда за пиалкой супа у тебя под дверью минимум трое коньки отбросят? Как ты ляжешь спать, когда знаешь, что к утру под два десятка трупов образуется у тебя в подъезде? Да черт возьми, в туалет нельзя сходить без того, чтобы кто-то не обвинил тебя в смерти близкого, ведь что тебе стоило, господин лекарь, чуть попозже присесть на фарфоровую вазу?