— Дикари! Они цену золота, что ли, не знают? — сказал Готлиб.
Харальд вынул кувшин, взболтнул его, и сказал:
— Здесь что-то есть.
— Что? — спросил Готлиб.
Харальд открыл кувшин и понюхал.
— Похоже, вино, — сказал он.
Олав вынул серебряные чарки и поставил их на стол. Харальд налил в чарки содержимое кувшина. Жидкость была ярко-красного цвета.
Харальд сделал глоток и сказал:
— Точно, это вино.
Он подал вторую чарку Готлибу, но тот рукой отвел ее в сторону и сказал:
— Не хочу.
— Не хочешь вина? Странно! — сказал Харальд и отдал чарку Олаву. Тот моментально опустошил ее.
— Кто-то над нами решил поиздеваться, — сказал Готлиб и снова обратился к Милане. — Ключница, где золото и серебро?
— Про то мне неведомо, — сказала Милана.
— Вот я тебя на костре поджарю, сразу язык развяжется! — пригрозил Готлиб.
— Жалко будет ее, — сказал Харальд.
— Можете сжечь меня, но я ничего не смогу сказать, — проговорила Милана. — Я знаю только то, что перед тем как уйти в поход, князь приказал все золото и серебро собрать. Куда потом оно делось, мне неизвестно. Наверно, где-то его зарыли. А может, увезли в летний дворец вместе с Веселкой.
— Кто такая — Веселка? — спросил Готлиб.
— Это молодая княгиня, — сказала Милана.
— Она красивая? — спросил Готлиб.
— Очень красивая, — сказала Милана. — А люди, что прятали золото и серебро, ушли с князем в поход. Только князю и им известно, где спрятано княжеское добро.
— Пустая сокровищница врага всегда разочаровывает, но понятно, что всякий правитель предпримет меры, чтобы сокровища не достались победителю, —- сказал Готлиб.
— Тут и другого ценного добра достаточно, — согласился Харальд.
— Дай мне ключ от этой комнаты, — сказал Готлиб Милане.
Милана отстегнула от пояса и передала Готлибу ключ. Готлиб пристегнул ключ к своему поясу.
— Так будет надежнее, — сказал он и приказал: — Теперь пошли дальше.
Затем ключница отвела их в княжеские покои. Здесь Готлиб с недоумением уставился на простыни белого полотна.
— Почему белые? — спросил он, когда пришел в себя.
Олав передал вопрос Милане:
— А почему на постели простыни белые?
Милана удивилась не меньше данов и сказала:
— Так, потому что чистые!
— А где спал князь? — спросил Олав.
— Так вот же постель, — сказала Милана, показав рукой на постель.
— Но простыни — чистые? — сказал, не веря ее словам, Олав.
— Конечно, чистые, мы же их меняем каждую неделю. Или чаще, как княгиня скажет, — сказала Милана.
Олав перевел ее слова, и даны в растерянности молчали.
— В Европе у королей постельное белье меняют раз в полгода, — сказал Готлиб.
— Что-то это подозрительно... — сказал Харальд.
— Да, — сказал Готлиб. — Может, простыни пропитаны каким отравленным зельем...
Олав обратился к ключнице:
— Слишком часто меняете простыни. Нашему конунгу это подозрительно.
— Бедняги! — сказала Милана и неожиданно бросила жалостливый взгляд на конунга.
Немного подумав, обратилась к Олаву:
— Олав, ты бы, что ли, в баню сходил. Да и своего конунга сводил... А то воняет от вас, как от дохлых собак...
Новое слово ввергло Олава в затруднение. Это заметили Готлиб и Харальд.
— Олав, что она сказала?
Олав напряг лоб и проговорил:
— Она говорит, что мне надо сходить в какую-то «баню».
— А что такое «баня»? — спросил Готлиб.
— Что такое — «баня»? — спросил Олав Милану, с трудом выговаривая по-словенски слово «баня».
Милана изумилась:
— Как — что такое баня? Баня — это место, где люди моются, — сказала она.
— А, понимаю, баня это большой таз? — сказал Олав.
— Глупости! — не выдержала Милана. — Баня это избушка, где моются. Хотите покажу?
Олав сказал Готлибу:
— Она говорит что-то глупое: по ее словам, «баня» — это дом для мытья.
Харальд рассмеялся:
— Глупая баба! Разве для мытья необходим целый дом?
Готлиб задумчиво проговорил:
— Слышал я, что у римлян есть такие дворцы для мытья — термы. Но что бы у дикарей? Такого быть не может. К тому же всем известно, что часто мыться вредно для здоровья.
Готлиб в задумчивости прошелся по комнате и вдруг заметил небольшую дверцу.
— А там что? — остановился он около дверцы. Лицо его загорелось радостью, и он быстро спросил. — Может, там князь хранит золото?
— Вот именно что «золото», — с сарказмом проговорила Милана.
Харальд поспешил к двери. Осмотрев дверь, обратил внимание Готлиба:
— Замка не видно.
Милана заинтересовалась.
— А зачем тут замок?
— Ну, чтобы не украли добро из комнаты, — сказал Харальд и бросил на нее сожалеющий взгляд, словно она была больной.
— У нас не крадут, а потому мы дверей не запираем, — с гордой презрительностью проговорила Милана и толкнула дверь. — А из таких комнат и подавно.
Дверь открылась, и даны уставились на комнату в полном недоумении.
В комнате было пусто, только посредине стояло креслице с дырой посредине сиденья. На лавке у стены стояла деревянная кадка с водой, на крае которой висел ковш.
Странное креслице завладело вниманием данов.
Харальд с любопытством заглянул под креслице: горшка под ним не было, вместо горшка уходила в пол широкая труба.
— Что это? — изумленно спросил Готлиб, заглядывая в отверстие посредине креслица.
Милана тяжело вздохнула и проговорила, оборачиваясь к Олаву:
— Скажи своим олухам, что это отхожее место.
— Это «отхожее место», — смягчил ее слова Олав.
— А где ночной горшок? — спросил Готлиб.
Милана молча подошла к кадке с водой. Зачерпнула ковшом воду и поднесла к креслицу.
— Когда сделаешь свое дело, надо сделать вот так, — сказала она и плеснула воду в отверстие в креслице. — И все смывается, и запаха нет.
— Дикари! — презрительно сказал Готлиб, — Чего проще приказать рабам вынести горшок с содержимым.
Даны вышли из комнатки, и Милана вздохнула с облегчением.