Каждого из гостей Лисий хвост обнимал, целовал и сажал за стол. Некоторых он знал, других не знал. Но лучшее начало знакомства — за столом.
Когда собрались все старшины, Лисий хвост приказал Уйке ждать за дверью, а сам стал угощать гостей.
После первой чарки за здоровье хозяина завязался невеселый разговор.
— Ну, как жизнь, господа старшины? — начал Лисий хвост.
Старшины завздыхали.
— Плохо. Дома пограблены.
— Женщинам носа нельзя высовывать со двора, — даны хватают и тащат их к себе. Мою жену утащили, думал, уже смерть к ней пришла. Еле-еле через неделю живая приползла, — пожаловался Троян. — Кому жаловаться — не знаю? Жаловаться, что ли, конунгу?
Лисий хвост осклабился:
— Попробуй! Да только перед этим взгляни на головы старшин на колах.
Троян хлебнул из чарки и тихо, словно опасаясь, что его могут подслушать, проговорил:
— Мясо с голов казненных старшин вороны уже объели, одни черепа остались. Боязно.
— Если боязно, так что же ты пошел в старшины? — ехидно спросил Лисий хвост.
В глазах Трояна отразился хитрый огонек.
— Так что — я? — сказал он. — Народ просил, народ надо уважать...
Троян вздрогнул, — со стороны двери послышался тихий стук. Затем дверь распахнулась, и в комнату вошел огромный воин.
Воин показался старшинам таким страшным, что они от страха застыли, как каменные изваяния.
Первым очнулся Лисий хвост. Он вскочил с места и бросился к воину с объятиями, обильными, словно они расстались не два дня назад, а как минимум год.
— Боги милостивые, боярин Медвежья лапа! Как я рад тебя видеть! —- радостно воскликнул он.
Старшины, поняв, что угрозы для их жизни нет, встали и весело забубнили.
Лисий хвост обнимал боярина, при этом он так широко распахнул объятия, что Тишиле, чтобы попасть в небольшую комнату, пришлось протискиваться боком.
Закончив с объятиями, Лисий хвост торжественно объявил:
— Господа, перед вами Медвежья лапа, лучший боярин князя Буревого!
— Ну, не самый лучший... хотя и не последний, — скромно заметил Медвежья лапа.
Лисий хвост, на правах хозяина, начал представлять старшин.
Медвежья лапа жал им руки и улыбался, несмотря на то, что в душе Медвежьей лапы горячим ключом кипела обида на городских старшин, без малейшего сопротивления сдавших город захватчикам.
Закончив с представлением старшин, Лисий хвост пригласил боярина сесть на почетное место за столом.
Теперь боярину представился удобный случай выложить все, что он думал о горожанах.
Поэтому, усевшись во главе стола, Медвежья лапа без всяких прелиминариев приступил сразу к делу и громко заговорил:
— Я слышал, господа старшины, что под данами живется вам плохо. Городские старшины изменили князю и не стали защищать город. За это их постигла справедливая кара.
Старшины были крайне удивлены неожиданным появлением боярина, к тому же боярин говорил громко, не таясь, и это их пугало. Они пригибали головы к столу, но помалкивали.
Наконец тяжко вздохнули, и кто-то проговорил:
— Ну, кто же знал, что так будет.
В голове Медвежьей лапы всплыла мысль, что те старшины, которые предали князя, погибли, а этим приходится отвечать за грехи своих предшественников.
Он подумал, что можно, конечно, облегчить свою душу, вылив на их головы весь накопившийся гнев. Но только поможет ли это делу? Без горожан князю города не вернуть. Так стоит ли обижать тех, кто пришел за помощью?
— Ну, не будем к ночи упоминать умерших. Они за предательство получили свое, — сказал Медвежья лапа и смягчил голос. — Но, я, господа старшины, пришел не упрекать вас за то, чего вы не делали, а помочь. Поэтому сказывайте, старшины, не тая, что вы надумали, и мы вместе подумаем, что нам делать, чтобы избавить город от разбойников.
Старшины молчали.
Заметив, что разговор не клеится, Лисий хвост крикнул в сторону двери:
— Уйка!
В комнату заглянул Уйка.
Лисий хвост поманил его:
— Иди сюда.
Уйка быстро подошел и подставил ухо ко рту хозяина. Лисий хвост что-то проговорил ему на ухо. Уйка кивнул головой и стал наполнять большие чаши хмельным медом и ставить перед старшинами.
Когда закончил, Лисий хвост взял большую серебряную чашу, с поклоном подал боярину и сказал:
— Отведай нашего меда, боярин.
Медвежья лапа поднялся, держа чашу перед собой, и громко проговорил:
— Выпьем за здоровье словенского вождя!
(Медвежья лапа умышленно не назвал имя князя. О гибели князя Буревого опасно было говорить горожанам. Получив это известие, горожане, и так напуганные зверством данов, могли упасть духом и побояться сопротивляться данам. Все же Госто-мысл, двенадцатилетний мальчик без военного опыта, для них вряд ли мог показаться достойным защитником.)
За здоровье князя полагается пить стоя, старшины поднялись. Медвежья лапа подчеркнуто торжественно опустошил чашу, затем опрокинул ее, показывая, что он выпил чашу до дна, не оставив ни одной капли.
Чаши были большие, но, после того как боярин опустошил свою чашу, старшинам пришлось полностью опорожнить и свои чаши.
Хмельной напиток быстро подействовал: лица раскраснелись, языки развязались, старшины зашумели.
Общее мнение высказал Лисий хвост, чувствовавший себя старшим среди городских старшин.
— Измордовали даны, гнать надо данов! Правильно я говорю, старшины? — сказал он.
Старшины закивали головами.
— Правильно.
— Желание прогнать захватчиков у нас есть. Вот только как изгнать их? — спросил Троян.
Теперь за дело взялся боярин.
— А вот какой план, старшины, — сказал он. — Я сегодня же иду к князю, в Корелу, расскажу ему о вашем желании изгнать данов и передам ему вашу просьбу о помощи. Пока я буду в Кореле, вы готовьте людей. Когда князь приступит к городу, по его сигналу ударите по данам изнутри и откроете ворота. Так мы прогоним захватчиков.
— Правильно! — крикнул Терчин. — Всех этих гаденышей перебьем.
Старшины загорелись идеей восстания против данов, и, перебивая друг друга, они начали рассказывать, кто и сколько людей сможет поднять.
Медвежья лапа, улыбаясь, слушал их, — теперь он мог идти в Корелу с хорошим известием.
Лисий хвост также прятал довольную улыбку в чаше с хмельным медом.
Наконец Лисий хвост сказал.
— Господа старшины, прежние старшины не сохранили верность, поэтому надо бы послать с боярином к князю кого-либо из нас, — пусть князь видит, что мы на его стороне и храним ему верность.