Забрав Тома у няни, она привезла мальчика домой, накормила его ужином, а сама ограничилась горячим и очень сладким чаем.
— Почему ты такая, мамочка? — спросил ребенок.
— Какая? — отозвалась женщина.
— Грустная.
Мила взъерошила сыну волосы и заставила себя улыбнуться, несмотря на подступившие к глазам слезы:
— И вовсе я не грустная, тебе показалось, милый.
Она читала Тома, пока малыш не заснул, а потом погасила ночник и проверила охранную систему, в действенности которой с каждым днем сомневалась все сильнее. Болсански боялась, что не заснет, поэтому приняла полтаблетки снотворного и мгновенно провалилась в сон.
Она почувствовала прикосновение ко лбу чего-то холодного, открыла глаза и не сразу поняла, во сне это произошло или наяву. Не во сне… ей на лоб, над бровями, упала капля. Плюх. Вода…
Мила протянула руку, зажгла свет и коснулась лба ладонью. Мокрый. Струйка воды стекала по ее лицу вдоль носа на подбородок. Женщина подняла глаза, увидела на потолке мокрое пятно, с которого готова была сорваться очередная тяжелая капля, и вытерла лицо простыней.
Ванная наверху… Сидячая.
Купив дом, Болсански обустроила на первом этаже новую ванную, но слесарь поменял не все трубы, старыми остались кафель и батареи…
Пистолет…
Она открыла ящик, достала оружие, села на край кровати и попыталась успокоить дыхание. Не до конца проснувшийся мозг (проклятое снотворное!) метался между страхом и яростью.
Надев халат, хозяйка дома пошла по коридору мимо комнаты сына к лестнице.
Проклятый дождь! Стучит и стучит по стеклам… Где этот чертов выключатель? Свет не зажегся. Проклятие! Женщина пришла в бешенство, но начала осторожно подниматься по ступеням, направив пистолет вверх. В коридоре второго этажа со стен свисали клочья стекловаты, напоминающие шерсть диковинного животного. Дверь в ванную открылась с сухим скрипом…
Свет… Болсански шагнула вперед.
Она почувствовала ступнями холодную воду и опустила глаза. На пол натекло сантиметра два, не меньше. Сидячая ванна была затянута паутиной с дохлыми мухами и до краев наполнена водой. Мила наклонилась, чтобы завернуть медный кран, который кто-то открутил до самого конца.
Она обернулась, и ее сердце пропустило один удар, а рассудок помутился. Тот, кто устроил наводнение, написал на стене огромными красными буквами:
ТЫ СДОХНЕШЬ, ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА
Красная краска (а может, и не краска) стекала по белой, заросшей пылью плитке. Все четыре стены были разрисованы жирным маркером:
ШЛЮХА ПСИХОПАТКА
СВИНЬЯ БОЛЬНАЯ СВОЛОЧЬ
ДРЯНЬ СВИНЬЯ ИДИОТКА
ПОДСТИЛКА
НЕВРОТИЧКА
ЧУДОВИЩЕ ПРОСТИТУТКА
Слова, повторенные десятки раз…
Мила отшатнулась, как от пощечины. Кровь стучала у нее в висках, и все ее тело накрыла волна жара. Дьявольщина! Она ринулась вниз, добежала до своей комнаты, рывком открыла шкаф и начала бросать в дорожную сумку одежду и белье. Потом сгребла в косметичку все, что стояло на полочке в ванной, и пошла за Тома:
— Просыпайся, малыш. Мы уезжаем.
Мальчик сонно заморгал.
— Куда?
Большой желто-розовый будильник глупо ухмылялся с ночного столика. Было три часа ночи.
Ребенок сел и начал тереть глаза.
— Давай, нам пора, — торопила его мать.
Тома опустил голову на подушку, но она потрясла его за плечико, и мальчик снова сел, обиженно проканючив:
— Ну чего ты, мама?!
— Не сердись, зайчик, мы правда должны уехать… Одевайся… Быстро…
По глазам сына Мила поняла, что напугала его, и разозлилась на себя: «Не теряй хладнокровия!»
Тома посмотрел на дверь.
— В доме кто-то есть, мамочка?
— Конечно, нет! С чего ты взял? — Мила нахмурилась.
— А я иногда слышу по ночам странные звуки…
Страх, который все эти дни подкрадывался все ближе, наскочил на Болсански, как сошедший с рельсов поезд. Значит, ей не померещилось. И с ума она не сошла. Чертова система безопасности! Они с Тома одни в огромном доме, куда проник больной мерзавец, законченный псих! Достаточно посмотреть на стены в ванной, чтобы понять всю глубину его безумия… Она откинула одеяло:
— Вставай! Живо!
— Что случилось, мама? Что случилось? — окончательно перепугался ее сын.
Мила попыталась успокоиться и улыбнуться:
— Ничего страшного. Просто из-за дождей может случиться наводнение и в доме оставаться нельзя, понимаешь?
— Сегодня ночью? Прямо сейчас, мамочка?
— Тихо, мой сладкий, успокойся: мы успеем сбежать, только давай поторопимся…
— Мне страшно, мама…
Женщина взяла ребенка на руки и крепко прижала его к себе.
— Я здесь, с тобою… Тебе нечего бояться… Мы отправимся в гостиницу, а когда все наладится, вернемся.
Она торопливо надела на сына носки и ботиночки, спустилась вместе с ним в гостиную и включила телевизор. Детских передач в этот час ни на одном канале не было, и она сунула в плеер диск с любимыми мультфильмами Тома.
— Я пойду за машиной.
Мальчик не ответил: он лежал, свернувшись калачиком на диване, и смотрел сонными глазами на экран. Мила сорвала с вешалки плащ, открыла входную дверь и зажгла лампу на крыльце. Надо же, горит… Вокруг стояла непроглядная темень, да еще и ливень усилился, но до гаража было не больше десяти метров. Она никогда его не закрывает. Выбора нет — никто ей не поможет.
Болсански вымокла до нитки, пока бежала к двери. Нащупав в кармане ключи от машины, она села за руль и зажгла фары. Дождь в лучах света превратился в мириады сверкающих искорок. Женщина подъехала к крыльцу, вышла из автомобиля, не заглушив двигатель, и уже собиралась войти в дом, как мотор вдруг икнул, подавился и заглох. Ее охватил ужас. Она метнулась назад и повернула ключ в зажигании. Машина не завелась. Еще одна попытка. Не получается! Проклятие! Они в западне… Тома! Псих может быть в доме! Болсански так сильно толкнула входную дверь, что едва не сорвала ее с петель, после чего вихрем пронеслась по коридору, оставляя за собою мокрые следы, и с облегчением обнаружила, что сын спокойно спит, посасывая пальчик.
Телефон…
На этот раз без посторонней помощи не обойтись. До сегодняшнего дня Мила старалась не подпускать полицию близко к дому и — главное — к рощице на задворках участка. Но теперь она схватила трубку — и не услышала гудка! Он перерезал провода! Где мобильник? Обычно ее сотовый телефон лежал на кухонной стойке или на обеденном столе, но сейчас его там не было. Ни на стойке, ни на столе, ни вообще в кухне.