Бумажный занавес, стеклянная корона - читать онлайн книгу. Автор: Елена Михалкова cтр.№ 15

– Поясница моя, поясница!

– Андрюшенька, ты был бесподобен!

Кармелита расцеловала администратора в обе щеки.

– Грим смажешь, милая.

– Дайте кто-нибудь полотенце!

– Нет, как он глаза выпучил, а? Видали?

Гогот, шутки, похлопывания по плечу. Сергей почувствовал себя участником карнавала, вокруг которого кружатся звериные рыла.

– Очень смешной розыгрыш, – без улыбки сказал он.

– А не надо нос совать куда не следует! – пропела Медведкина, недобро улыбаясь. – Ко мне сунулся, к Богдану залез. Везде ходит, вынюхивает…

– Здесь, малыш, так себя нельзя вести, – низким голосом сказала Кармелита. – Будешь выглядеть дураком.

Все правильно. Именно дураком себя Бабкин и чувствовал. Купиться на такой примитивный розыгрыш! Больше всего жаль было собственную спину. Все-таки тащить и сундук, и Решетникова, пусть даже с помощью водителя – это вам не кот начхал.

– А вас мама в детстве не учила, что шариться по чужим вещам нехорошо? – прищурилась Анжела.

Ее муж поднял палец с таким видом, словно собирался произнести откровение.

– А ведь он, девки, спереть что-нибудь хотел!

– А что? У меня с собой, между прочим, камушков на пять миллионов! – Медведкина прижала руки к груди.

– Ваши камушки все-таки не шестьдесят килограмм весят, я надеюсь? – мрачно сказал Сергей.

Но его не слушали.

– Надо и другие вещи проверить! – волновалась балерина.

– Пустили козла в огород…

– Доверили человеку вещь донести, а он!

И все громче, быстрее, напористее. Бабкин никогда бы не подумал, что четыре человека способны производить столько шума. «Певцы. Глотки драть горазды».

– А что у нас тут за веселье?

Сам Богдан, а за ним Олеся и Виктор Бантышев ввалились в комнату. Из-за спины Бантышева робко выглядывала «бедная родственница». Сразу стало очень тесно.

– Неужели клюнул? – обрадовался Бантышев.

Грегорович гулко захохотал и похлопал себя по животу.

– А я ставила на вас, – протянула Олеся с укоризненной гримаской, обращаясь к Сергею. – Экий вы, мужчина, нестойкий!

Похоже, сказал себе Бабкин, все были в курсе намечавшегося развлечения. Но винить, кроме самого себя, некого: не полез бы, куда не следует, не стал бы посмешищем.

– Представьте, каково было Андрюше трястись в этом ящике!

– Между прочим, спина до сих пор болит!

Бабкин запоздало пожалел, что не грохнул свою ношу об пол.

– Э-э, в честь чего движуха? – нараспев протянули сзади.

Джоник стоял в дверях и, прищурившись, разглядывал всю честную компанию. За его спиной темной глыбой высился Жора.

– Телохранитель твой отличился, – со смешком сообщил Грегорович.

Вокруг захихикали.

Джоник обвел всех глазами, и взгляд его остановился на Бабкине.

– Что значит – отличился? – неприятным голосом спросил он.

– Ах, Ринатик, это всё я виновата! – с улыбкой женщины, которой все всегда прощают, заворковала Медведкина. В ее исполнении все эти ужимки и ухмылки смотрелись, как попытка престарелой воспитательницы детского сада сыграть снежинку на утреннике. – Но ты ведь извинишь меня, правда?

Джоник на снежинку не клюнул.

– А подробнее?

– Ну, он, типа, шарился тут везде, – добродушно вступил Никита Вороной. – Вынюхивает, значит. Прется куда не надо. К Таньке вон в декольте залез.

– И нашёл там что-нибудь? – театрально удивилась Кармелита. Балерина в ответ скривила губы, но промолчала.

– Короче, это… Проучить его решили малость.

– Проучить, – кивнул Джоник. – Моего телохранителя.

«Самое время перестать им скалиться», – подумал Бабкин. Ему не нравились ни интонации, ни выражение лица его нанимателя. Илюшин предупреждал, что там, где у других людей чувство собственного достоинства, у Джоника мания собственного величия, а такие люди склонны любую шутку рассматривать как покушение на свой королевский титул.

Но его мысленному совету никто не внял.

– Мы, значит, Андрюху раскрасили под труп, запихали в ящик, а твоему остолопу сказали, что там, значит, платья Танькины, – весело продолжал Никита. – И, типа, их надо сюда притащить. Он и поволок.

– Ой, представляю, как Андрюшенька там исстрадался в сундуке, – всхлипнула балерина, вытирая слезы от смеха.

– А как мы тут исстрадались! – подхватила Кармелита. – Гадали, бросит он сундук или дотащит…

– И потом сидели тише мышей, ждали: сунется он внутрь или не сунется!

– А я не сомневалась!

– Не, я думал, может, постесняется.

– Брось, Никита, такие не стесняются. Ты посмотри на его морду!

– Закончилось все предсказуемо, – звучный голос Кармелиты перекрыл все остальные. – Малыш твой сунул нос под крышку, заорал как ошпаренный…

– …начал звать маму, – подхватил Бантышев.

– …заплакал, перекрестился…

– …чур меня, кричит, чур!

– …и крышку, крышку захлопывает!

– …а оттуда уже Андрюша лезет!

Никита Вороной загоготал.

– Долго будете упражняться, шутники? – поинтересовался Джоник.

– Сколько захотим, столько и будем, – очаровательно улыбнулся Бантышев.

– Ты сам подставился, Джоник! Приволок с собой двух баранов…

– Как будто здесь на тебя кто-нибудь собирается покушаться! – засмеялась Олеся.

– Здесь? Да нигде не собирается!

– Неуловимый Джо! – фыркнула жена Вороного.

– Неуловимый Джоник! – моментально поправил Бантышев.

Бабкину показалось, что даже у телохранителя дрогнули губы.

– Ну, зачем вы так, – укоризненно воззвал Грегорович. Он тщетно старался спрятать мальчишескую ухмылку и придать лицу хоть сколько-нибудь строгое выражение.

Кармелита в ответ состроила удрученную мину:

– Прости, Джоник. Каждому из нас может потребоваться защита. Особенно когда все вокруг выше тебя…

Снова откровенный смех. Джоник был чуть ниже даже маленькой Олеси Гагариной.

Грегорович замахал руками:

– Прекратите! Хватит глумиться! Джоник, проехали. – Он примирительно улыбнулся. – Твой телохранитель облажался, мы над ним подшутили. Инцидент исчерпан. Танька, я пришлю кого-нибудь – пусть этот гроб вернут в гараж.

Кто пожал плечами, кто пробормотал под нос что-то недовольное, но все потянулись к выходу. Грегоровича слушались: то ли потому что он был хозяин дома, то ли уважали за заслуги. Бабкин еще за ужином отметил, что все эти люди, жестоко и безжалостно вышучивающие друг друга, не отказывающие себе в удовольствии полоснуть коллегу по цеху острыми бритвами насмешек, стихают, едва Богдан призывает их к порядку.