Харон отвязал судно и оттолкнулся от стены дока. Наши друзья кричали и махали руками нам вслед. Я махал в ответ, но видеть, как они скрываются вдали, было слишком больно, поэтому я прикрыл глаза, и вскоре они исчезли за поворотом Канавы.
Разговаривать никому не хотелось. Мы молча наблюдали за проплывающими мимо покосившимися зданиями и шаткими мостами. Спустя какое-то время мы приблизились к переходу. Течение мощно увлекло нас в тот же тоннель, через который мы проникли в Дьявольский Акр, и выплюнуло с противоположной стороны в душный и влажный современный день. Исчезли трущобы Дьявольского Акра. Вместо них на берегах выросли сверкающие офисные башни и застекленные фасады многоквартирных домов. Мимо прожужжал катер.
Отовсюду в мое сознание лились звуки активной, полной дел и забот, жизни в настоящем. Звонок мобильного телефона. Разнузданная поп-музыка. Мы проплыли мимо открытого ресторана на набережной канала, но благодаря чарам Харона обедающие на площадке люди нас не заметили. Интересно, что бы они подумали, увидев двух подростков в черном, женщину в строгом викторианском платье и Харона в плаще от старухи с косой, выплывающих из преисподней. Кто знает, может, современный мир уже так пресытился развлечениями, что никто и глазом не моргнул бы.
Кроме того, теперь, когда мы вернулись в настоящее, меня все больше беспокоили мысли о том, что именно я расскажу родителям. Пока что они успели решить, что я сошел с ума или подсел на сильные наркотики. Мне очень повезет, если они не упекут меня в психлечебницу. Даже если они этого не сделают, терапия на долгие годы мне обеспечена. Они больше никогда не будут мне доверять.
Но это была моя борьба, и я знал, что справлюсь. Лично для меня проще всего было бы сказать им правду. Но это было исключено. Я знал, что родителям ни за что не понять этой части моей жизни. А если бы я попытался заставить их поверить и понять, то оказаться в психлечебнице имели все шансы уже они.
Отец уже знал о странных детях больше, чем ему было положено. Он видел их на Кэрнхолме, хотя и решил, что ему это приснилось. Затем Эмма оставила ему письмо и фотографию, на которой она была вместе с моим дедушкой. И как будто всего этого было недостаточно, когда я позвонил отцу из метро, я сам сказал ему, что я странный. Теперь я уже понимал, что это было очень эгоистично и я совершил ошибку. А теперь я еще и направлялся на встречу с ними в обществе Эммы и мисс Сапсан.
– Я тут подумал, – произнес я, оборачиваясь к ним. – Может, вам не стоит со мной идти?
– Почему? – спросила Эмма. – За это время мы точно не успеем стремительно состариться…
– Не думаю, что будет здорово, если родители увидят меня с вами. Мне и без того будет очень трудно им все объяснить.
– Я тоже об этом думала, – ответила мисс Сапсан.
– О чем? О моих родителях?
– Да. Если хочешь, я могу тебе помочь.
– Как?
– Среди множества обязанностей имбрин имеется и обязанность общаться с нормальными людьми, которые проявляют излишнее любопытство, создавая нам проблемы, или беспокоят нас каким-то иным образом. У нас имеются средства, способные потушить их любопытство и заставить их забыть о том, что они видели что-то необычное.
– Ты об этом знала? – спросил я у Эммы.
– Конечно. Если им не стирать память, странные люди только и делали бы, что попадали в газеты.
– Так это… действительно стирает людям память?
– Это скорее похоже на изъятие определенных неудобных воспоминаний, – пояснила мисс Сапсан. – Это совершенно безболезненно и не имеет побочных эффектов. Все же тебе это может показаться чересчур радикальным. Так что я оставляю выбор за тобой.
– Хорошо, – кивнул я.
– Что хорошо? – спросила Эмма.
– Хорошо, пожалуйста, сотрите память моих родителей. Это просто потрясающая возможность. А заодно… был один случай… когда мне было двенадцать лет, я врезался на маминой машине в двери гаража…
– Вас заносит, мистер Портман.
– Я пошутил, – буркнул я, хотя это было не совсем так.
Как бы то ни было, я испытал огромное облегчение, узнав, что мне не придется еще много лет только тем и заниматься, что просить прощения за то, что я сбежал, заставил их поверить в то, что я умер, и чуть не сломал им жизни. И это не могло не радовать.
Глава одиннадцатая
Харон высадил нас на той же темной, облюбованной крысами пристани, где мы увидели его впервые. Выходя из лодки, я испытал приступ ностальгии. Да, на протяжении последних нескольких дней мне беспрестанно угрожала опасность, я страдал от самых экзотических ран и был по уши в грязи. Но я знал, что таких приключений у меня не будет больше никогда. Я понимал, что мне этого будет не хватать. Разумеется, не столько пережитых испытаний, сколько того человека, которым я был, когда их преодолевал. Теперь я знал, что внутри меня скрывается железная воля, и надеялся, что смогу сохранить ее, как бы ни размягчала меня моя нормальная жизнь.
– Пока, – произнес Харон. – Я был рад знакомству с тобой, несмотря на все бесконечные проблемы, которые ты на меня навлек.
– Да, я тоже, – ответил я, пожимая ему руку. – Было интересно.
– Обождите нас здесь, – попросила его мисс Сапсан. – Мы с мисс Блум вернемся через пару часов, а то и раньше.
Отыскать моих родителей оказалось легко. Это было бы еще проще, сохрани я свой телефон. Но даже без него все, что мне пришлось сделать, это явиться в первый попавшийся полицейский участок. Я был известной разыскиваемой личностью, и всего через полчаса после того, как я сообщил полицейскому свое имя и уселся в ожидании на скамью, в двери ворвались родители. Их одежда была помята и не вызывала сомнений относительно того, что они спали, не раздеваясь. Обычно идеальный мамин макияж был размазан по лицу, отец зарос трехдневной щетиной, и оба держали стопки объявлений с надписью РАЗЫСКИВАЕТСЯ и моим фото. Меня охватило ужасное раскаяние за то, что я заставил их пережить. Но когда я начал извиняться, они уронили объявления и с двух сторон заключили меня в объятия. Свитер отца заглушил все, что я пытался сказать.
– Джейк, Джейк, о боже, мой малыш Джейк, – плакала мама.
– Это он, это действительно он, – твердил отец. – Мы так переживали, мы так переживали…
Сколько же меня не было? Неделю? Что-то около того, хотя мне это время показалось вечностью.
– Где же ты был? – спросила мама. – Чем ты занимался?
Объятия разомкнулись, но мне по-прежнему не удавалось вставить ни слова.
– Почему ты взял и убежал? – хотел знать отец. – О чем ты только думал, Джейкоб?
– Я из-за тебя поседела! – воскликнула мама, а затем обхватила меня обеими руками во второй раз.
Отец окинул меня взглядом.
– Где твоя одежда? Что это на тебе?
Я все еще был в своем черном рейнджерском костюме. Ой! Впрочем, это объяснить было легче, чем одеяние девятнадцатого века, и, к счастью, Матушка Пыль залечила порезы на моем лице…