Впрочем, нас ведь интересует не физическая теория, нас интересует практика, причем не какая-нибудь, а ментальная, психологическая, сущностная, так сказать, Dasein (© M. Хайдеггер). Возможно ли, что мы с вами живем-живем и вдруг проваливаемся во времени, то есть вроде бы продолжаем жить, и то самое время как бы «течет» – тик-так, тик-так, но при этом больше не продвигается вперед, в будущее – как бы замирает, а мы идем-стоим на месте?.. Представьте, что я рисую горизонтальную линию времени на листе бумаги, она растет слева направо – из прошлого через настоящее в будущее. И вот моя линия (не обсуждаем сейчас причины и даже принципиальную возможность данного события), ныряет вниз, градусов эдак под 90, и где-то там, внизу, достигнув некоего условного «дна», разворачивается, теперь уже на 180 градусов, и поднимается обратно, «на поверхность», к прежнему уровню. Представили? Вот такая складка времени – когда время не останавливается, но и не продвигается вперед, то есть как бы идет, но стоя на месте.
Эксперимент этот, как мы хорошо с вами понимаем, сугубо мысленный (прямо как у тех самых бравых физиков), но у меня в личном опыте есть переживание, которое иначе как такой «складкой времени» (пусть пока и гипотетической) не назовешь.
Исходное ощущение
Дело было – время мое сложилось – в 1989–1991 годах, когда я, по существу совершенно домашний ребенок, оказался в стенах прославленного, не побоюсь этого слова, Нахимовского военно-морского училища (в просторечье – Нахимовское училище, «нахимония», «питания», «система» и проч.). И тут все важно – и «домашний», и «ребенок», и «военное училище». Мне, наверное, не следует сейчас углубляться в щемящие душу подробности этой моей личной истории, скажу только, что та пара лет стала настоящим испытанием для моей неокрепшей тогда еще психики. Хотя, поскольку я всегда мечтал стать военным врачом («потомственным», «как дедушка-генерал»), ничего по существу экстраординарного в самом факте моего поступлении в НВМУ не было. Но одно дело – представлять себе, как ты будешь (когда-нибудь) военным врачом (да еще каким!), и совсем другое – пройти весь этот путь от начала и до конца. А поначалу, как не трудно догадаться (если задуматься), эта «школа жизни, школа капитанов» не имеет ничего общего с самоуверенно-добродушным доктором в крахмально-белом халате, с многозначительно выглядывающими из-под него генеральскими лампасами. В общем, было непросто.
Я никогда толком не вел дневник – может, и делал когда-то какую-то запись в блокноте, но системно не приходилось или не складывалось. Но в памяти сохранилась одна в некотором смысле виртуальная дневниковая «запись» – нечто, что болезненно и нервно крутилось в моей голове все те два года, пока я был нахимовцем (то есть, мой 9-й и 10-й классы). Я навязчиво думал о том, смогу ли я когда-нибудь кому-нибудь объяснить, если вдруг меня спросят (странная идея, конечно), что это такое 24 часа своей жизни шесть (а то и семь) дней в неделю на протяжении двух лет, без пауз и перерывов, без смены лиц и декораций, провести в компании 27-ми человек? Одних и тех же 27-ми человек… Непросто, весьма. Кто не испытывал чего-то подобного, поверьте на слово. Думал, впрочем, так – опять же, риторически. Но ответа у меня на этот вопрос не было, не придумывался.
А ведь все, по существу, совершенно примитивная вещь… Команда: «Ро-о-ота, подъе-е-ем!» Ты просыпаешься – в кубрике, где вместе с тобой продирают глаза еще 27 твоих товарищей, стремительно одеваешься – вы одеваетесь – выскакиваешь на «утреннюю зарядку», бежишь кругами по набережной Невы: «Раз! Раз! Раз-два-три! Держать строй!». Возвращаешься в расположение, хватаешь мыльно-рыльные, моешься – вместе с ними же, 27 человек. Тут же, в тесном коридоре, построение – проверка 27-ми почищенных блях, такого же количества поглаженных гюйсов, подстриженных затылков, поддетых кальсон, подшитых воротничков и так далее, по сезону.
Построение на улице: «Равняйсь! Смирно! Шагом марш!». Строем на камбуз – все те же 27 человек в колонне по трое (впрочем, впереди еще три взвода твоей роты – но их присутствие, на деле, лишь условность, они существуют в своем собственном пространстве 27-ми или, положим, 31-го, повзводно). Вверх по трапу – там завтрак. Вниз по трапу – и строем на занятия. Из класса в класс – тоже бегом, строем. «Взвод, равняйсь! Смирно! Товарищ преподаватель, 44-й взвод на занятия по литературе прибыл!» Занятия в классах: алгебра и геометрия – в одном, русский и литература – в другом, физика и астрономия – в третьем, химия и биология – в четвертом, а история и что-то там еще – в пятом. Так до обеда. Строем на камбуз, 27 человек. Вверх-вниз по трапу. Построение и строем в расположение.
40 минут – «личное время» (издевательское название), когда ты тупо сидишь в кубрике, перекидываясь с товарищами такими же бессмысленными, как и ты сам в этот момент, фразами. 27 человек. Далее «самподготовка» – у каждого взвода свой крошечный класс, каждые 45 минут – перемена, и ты, вы все, 27 человек, выходите в рекреацию. Через 15 минут обратно в класс. И так до ужина. Построение, строем на камбуз, вверх-вниз и обратно. Еще час занятий и программа «Время» – 21.00: вас – 27 человек (плюс 3 взвода) – высаживают перед телевизором в рекреации, и ты делаешь вид, что смотришь, или, может быть, действительно смотришь новости о «политике партии» в такой «непростой для страны» период… Построение роты, «вечерняя поверка».
– Аванесов!
– Я!
– Бескишкий!
– Я!
– Бесчетный!
– Я!
– Второй Бесчетный!
(они близнецы)
– Я!
… и, после Кудрявцева…
– Курпатов!
– Я!
Так до Якушева.
– Я!
Теперь мыться и спать: тот же общий «совмещенный санузел», кубрик, те же 27 человек. Сон. И…
– Ро-о-ота, подъе-е-ем!!!
2 года. 730 дней. 17 520 часов. 1 051 200 минут.
63 072 000 секунд.
Конечно, декорации временами менялись. Например, увольнения раз в неделю (если не накажут за какую-нибудь провинность или плохую оценку). Чистка картошки – дежурный по картошке взвод и большая ванная «с картофаном» на все училище. Военный лагерь, учения, учебные тревоги, марш-броски, морская практика на учебном корабле «Хасан». Наряды. Каникулы («отпуск»). Многомесячная подготовка к трем военным парадам – бесчисленные строевые занятия, ночные репетиции на Дворцовой и Красной площадях. Наконец, «Ансамбль песни и пляски Нахимовского училища» с выступлениями на подшефных предприятиях (особенно у нас ценились кондитерские фабрики). Да и много чего еще: дружба, звонки девчонкам из телефона-автомата, самоволки, первый алкоголь и политически выверенные заметки в газету «Советский моряк». Много всего, разного.
Однако же, неотступно преследовало меня это чувство – складки времени. Казалось, что, несмотря на очевидное разнообразие жизненных процессов, череду каких-то невероятных подчас событий и весьма ярких, надо признать, переживаний, по существу ничего не менялось – все одно и то же, все время так. Тотальное ощущение беспросветной бесконечности. Удивительное, кстати сказать, словосочетание – «все время», которое приходило на ум постоянно. Но что это значит? Как вообще возможно, чтобы время было «все и сразу»? А как же «стрела времени», которая, если верить классикам, безоговорочно направлена из прошлого через настоящее в будущее? Невероятно! Но при этом удивительно предельно точно.