Некоторые вопросы теории катастроф - читать онлайн книгу. Автор: Мариша Пессл cтр.№ 108

– Улыбнись и напомни ей о бесценном человеческом качестве, к сожалению незаслуженно забытом, – о гордости. Прав был мистер Дарси, с самого начала прав. Можешь еще объяснить, как верна старая поговорка: утро и вправду вечера мудренее. А если она и тут будет настаивать, что вполне возможно, эти дамы, как питбуль, вцепятся – уже не разожмут челюсти… Что ж, тогда этак небрежно оброни одно словечко – «полиция». Легко, без нажима – и я думаю, она мигом упорхнет от нашего дома, словно безгрешная душа из преисподней. А если мои молитвы будут услышаны, то и совсем исчезнет из нашей жизни.

Спускаясь на цыпочках по лестнице, я немного нервничала (не так-то просто работать у папы отделом по связям с общественностью). Гостья позвонила ровно в ту секунду, когда я подошла к двери. Я посмотрела в глазок, но гостья как раз отвернулась, разглядывая сад. Я вздохнула, включила свет на крыльце и приоткрыла дверь.

– Добрый день, – сказала гостья.

А я так и застыла на месте. Передо мной стояла Эва Брюстер – наша школьная Эвита Перон.

– Рада тебя видеть, – сказала Эва. – Где он?

У меня язык отнялся. Эва поморщилась, буркнула «Ха!» и решительно вошла в дом, отпихнув с дороги и меня, и дверь.

– Гарет, заюшка, я пришла! – крикнула Эва, запрокинув голову, словно ожидала, что папа свалится с потолка.

Я в остолбенении не могла пошевелиться и только хлопала глазами. Значит, Китти – какое-нибудь ее давнее прозвище, воскрешенное специально, чтобы стать их с папой общим секретом. Как же я не догадалась? Даже мысли такой не мелькнуло! Июньские букашки и раньше придумывали себе ласкательные прозвища. Шерри Питс была Шипучка. Кэсси Бермондси – Малышка и Нахаленок. Зула Пирс была Полночная Магия. Папу эти клички смешили, а дамы, вероятно, принимали его улыбку за выражение любви или хотя бы за хрупкий росток нежности, из которого со временем вырастет мощный побег Серьезного Чувства. Может, Эвин папа называл дочурку Китти, когда ей было шесть лет от роду, или это было ее тайное голливудское имя (которое, назови ее так родители, открыло бы ей все двери на киностудию «Парамаунт»).

– Что молчишь, отвечай! Где он?

– В-в ресторане… С коллегой…

– Ах так. Что за коллега?

– Профессор Арни Сандерсон.

– Да, конечно!

Эва, фыркнув, скрестила руки на груди, так что пиджак затрещал. Суровой поступью Эва направилась в библиотеку. Я растерянно шла за ней. Эва остановилась возле письменного стола, взяла из аккуратной стопки папку с бумагами, перелистала страницы.

– Мисс Брюстер…

– Эва.

– Эва! – Я подошла ближе.

Она была дюймов на шесть выше меня ^[378] и корпулентная, как стог сена.

– Простите, но вам, наверное, лучше уйти. Мне уроки делать надо.

Она расхохоталась, запрокидывая голову (см. раздел «Смертельный бросок акулы» в кн. «Звери и птицы», Бард, 1973, стр. 244).

– Нельзя все время быть такой серьезной! – сказала она, швырнув папку на пол. – Смотри на жизнь проще! Хотя с таким папочкой это, конечно, нелегко. Наверняка он не только меня запугал.

Эва прошагала в кухню с видом бывалого риелтора: осмотрела обои, ковровую дорожку, притолоку и вентиляционное отверстие, словно определяла, сколько можно запросить за данную недвижимость. Я вдруг сообразила, что она вдрызг пьяная. Со стороны незаметно, только глаза не то чтобы покраснели, но слегка опухли и моргали как-то заторможенно. И походка сделалась медленной, будто вымученной, словно каждый шаг нужно было продумывать, иначе Эва свалится, как раскладная стойка с надписью «ДОМ ПРОДАЕТСЯ». То и дело какое-нибудь слово застревало у нее во рту и потихоньку сползало обратно в горло, пока следующие слова не вытолкнут его наружу.

– Я только тут капелюшечку посмотрю…

Она провела по кухонному столу пухлой рукой с накрашенными ногтями. Нажала кнопку автоответчика («Новых сообщений нет») и прищурилась на ряд вышитых крестиком уродских изречений в рамках на стене над телефоном – подарок июньской букашки Доротеи Драйзер («Возлюби ближнего своего», «Всего превыше – верен будь себе» ^[379]).

– Ты ведь знала обо мне?

Я кивнула.

– Он такой – сплошные тайны и вранье. Один кирпичик вынешь – вся пирамида рухнет и тебя завалит. Он врет постоянно, даже когда говорит «Рад видеть» и «Всего хорошего». – Эва задумчиво склонила голова к плечу. – Отчего он такой? Может, его мама в детстве уронила? Или он в школе был зубрилкой, носил шину на ноге и все над ним издевались?

Она открыла дверь на лестницу, ведущую в папин кабинет.

– Может, хоть ты объяснишь, а то я в полном не-до-у-ме-ни-и…

– Мисс Брюстер?

– Прямо спать по ночам не могу…

Она с грохотом перешагивала со ступеньки на ступеньку.

– Я думаю, папа предпочел бы, чтобы вы здесь подождали…

Эва, не обращая на меня внимания, продолжала спускаться. Я слышала, как она шарит по стене в поисках выключателя, потом дергает за цепочку от папиной зеленой настольной лампы. Когда я добежала до кабинета, Эва, как я и боялась, рассматривала коробки с бабочками. Едва не касаясь носом стекла, она изучала третью от окна. Стекло затуманилось, размывая очертания бражника-мегеры, Euchloron megaera. Эва не виновата – бабочки сразу привлекали к себе взгляд. Хотя в принципе коробки были самые обычные (Люпин по прозвищу Купи Недорого уверял нас, что на распродажах они идут по доллару ведро, а в Нью-Йорке их можно купить прямо на улице), зато некоторые бабочки были редких видов – разве что в учебнике таких увидишь. Если не считать трех синих кассиусов (они смотрелись довольно тускло рядом с парижским парусником, словно трое недокормленных сироток рядом с Ритой Хейворт), остальных бабочек мама заказывала на специальных фермах в Южной Америке, Азии и Африке (уверяют, что на этих фермах бабочкам созданы все условия для счастливой и полноценной жизни и естественной смерти; «Слышала бы ты, как она их допрашивала по телефону насчет условий обитания, – рассказывал папа. – Как будто мы ребенка собрались усыновлять»). Ослепительные Ornithoptera euphorion (размах крыльев 4,8 дюйма) и урания мадагаскарская (размах крыльев 3,4 дюйма) кажутся ненастоящими, словно создал их легендарный игрушечных дел мастер при дворе Николая и Александры, Саша Лурин-Кузнецов ^[380]. Разбуди его среди ночи, он мог изготовить потрясающие игрушки из драгоценных материалов – бархата, шелка, меха; среди его творений медвежата из шиншиллы и кукольные домики в двадцать четыре карата (см. «Роскошь императорского двора», Липноков, 1965).