Однако Сен-Жермен собрался с силами и заговорил:
– Да, я скажу. Я действительно кое-что увидел сверх того, о чем вам поведал. К сожалению, не могу назвать имена, но изложу все, что знаю. Хотя я ведь мог и ошибиться, неверно понять. Наверняка все знает сам Бассевич. Вот у кого вам надо спросить!
– Обязательно спросим! – пообещал Углов. – С советником у нас тоже будет обстоятельный разговор. Но сейчас, граф, мы беседуем с тобой. Хватит медлить, говори.
– Хорошо. Итак, я увидел… или мне показалось, что советник герцога знает о двух или трех людях, которые готовят покушение на государя Петра. Двое из них принадлежат к высшей русской аристократии. Эти люди находятся… точнее сказать, в тот момент находились совсем рядом с царем. А третий человек совсем другого рода. Он имеет отношение к церкви, но при этом почему-то скрывается, подвергается преследованиям. Я что-то слышал о том, что русская церковь расколота. Возможно, этот третий человек потому и ввязался в злодейство. Вот и все, что я могу сказать. Больше я не знаю совсем ничего, клянусь!
Углов вновь взглянул на Ваню. Ответом ему опять стал утвердительный наклон головы. Задавать другие вопросы не имело смысла.
Углов встал, еще раз грозно посмотрел на графа, скорчившегося на постели, и сказал:
– Хорошо, пока мы тебя оставим. Надо посовещаться, решить, что с тобой делать. Не вздумай пытаться бежать. Мы следим за каждым твоим шагом!
С этими словами он повернулся и, не обращая больше никакого внимания на растерянного Сен-Жермена, направился к выходу.
За ним двинулись товарищи. Они спустились в гостиную, где царил сон. Углов махнул рукой, зовя друзей за собой. Они накинули полушубки и вышли во двор.
Пока оперативники беседовали с Сен-Жерменом, метель кончилась. На небе высыпали звезды.
Отойдя немного от гостиницы, чтобы их не было слышно, Углов сказал:
– Ну и что, друзья-следопыты, мы теперь будем делать?
– Как что делать? – ответил Дружинин. – Мне кажется, вопрос совершенно ясен. Надо возвращаться в Россию и искать убийцу там. Долгорукова мы уже проверили, но ведь сколько кандидатур еще остается! Голицыны, Апраксин, Головкин, барон Шафиров, Евдокия Лопухина.
– А еще этот церковник, – подхватил Ваня. – Я уверен, это кто-то из учителей раскола. Мне как раз тут верный след видится. Ведь раскольники ненавидели Петра, считали его Антихристом!
– Что ж, согласен, – сказал Углов. – В Европе нам больше делать нечего. Все, что могли, мы здесь узнали. А убийца все-таки наш, отечественный.
Глава 20
1725 год приближался к финалу. Был уже конец ноября, когда видавшая виды карета с тремя пассажирами въехала на постоялый двор в Полоцке, расположенный на территории Речи Посполитой, недалеко от границы с Российской империей. Гости отправились к хозяину заведения, чтобы узнать у него об условиях дальнейшего путешествия.
Он сказал им, что в России, до самого Санкт-Петербурга, уже установился санный путь. В карете они проехать не смогут, и надо бы от нее избавиться.
Углов с Ваней оставили Дружинина торговаться с хозяином, который хотел приобрести карету вовсе за бесценок, и прошли в общий зал, где заказали обед. Пока половой, молчаливый литовец, расставлял на столе закуски, оперативники разговорились о дальнейших действиях.
– Ну вот, если ничто не помешает, через пару дней прибудем в славный град Петров, – сказал Углов. – Где селиться будем, как думаешь?
– А что, на старом месте, у Меншикова, разве не получится? – спросил Ваня. – Мне там понравилось. Нева рядом, парк. Было где с мольбертом посидеть. Да и картины мои там остались, одна начатая и две законченные.
– Картины твои мы вряд ли сможем вернуть, – отвечал ему Углов. – В лучшем случае они теперь украшают стены дворца светлейшего князя Александра Даниловича, в худшем – пущены на дрова. Вернуться в прежние апартаменты во флигеле нам будет затруднительно по той причине, что это ведь секретарь Меншикова нас тогда едва в каземат не укатал. Забыл разве?
– Да, признаться, как-то я об этом запамятовал, – проговорил Ваня. – А точно это он?
– Так мне сам граф Петр Андреевич Толстой об этом сказал, – объяснил Углов. – Так он и заявил. Дескать, это поручик Сараев на тебя донос написал. Я тебе тогда же об этом говорил. Как же мы снова туда пойдем? Заявимся и скажем: «Здравствуйте, господин поручик, рады вас видеть! Вот, будем снова у вас жить, можете на нас еще один донос написать!» А если серьезно – надо понимать, что светлейший князь Меншиков мной недоволен. Прежде всего тем, что я не сделал подкоп под его врага Долгорукова. Потому он и дал поручение своему секретарю написать на нас донос. Нет, к светлейшему нам соваться никак нельзя.
– А где же тогда жить? – спросил Ваня. – Опять на постоялый двор? Помнишь, какая там грязь была? Пока мы по Европе ездили, я от такого безобразия отвык.
– Надо будет, придется и к грязи снова привыкнуть, – отвечал Углов. – А может, что-то еще придумаем.
Тут их беседу прервал Дружинин, закончивший свои переговоры с хозяином. Одновременно появился половой, который нес запеченное мясо. Оперативники принялись за еду.
– Хорошо, что удалось получить с этого жлоба хотя бы шесть рублей с полтиной, – сообщил Дружинин. – На эти деньги можно будет первое время пожить в Питере. Слава богу, хоть это сумел выдрать, а то у меня карман совсем опустел.
– Да, первым делом придется тебе на родной земле снова инженером поработать, – сказал Углов. – Без твоих денег нам совсем хана.
Наутро оперативники вновь тронулись в путь.
По мере приближения к Петербургу Углов все чаще стал останавливать карету на постоялых дворах и расспрашивать путешественников, отдыхавших там, о том, что изменилось в столице Российской империи за время их отсутствия. Эти беседы оказались не напрасными. Надворный советник получил много ценных сведений.
Например, он узнал, что на Литейном проспекте открылась новая гостиница «Императорская», устроенная по европейскому образцу, с регулярной сменой белья и хорошей прислугой. При ней – ресторация.
– Ну вот, где жить, мы теперь знаем, – сообщил Углов своим спутникам, когда они вновь тронулись в путь. – Поселимся в этой самой «Императорской». Хотя это, в сущности, единственная хорошая новость, все остальные плохие.
– А что такое? – насторожился Дружинин.
– Люди, с которыми я разговаривал, затрудняются сказать что-то определенное, – объяснил надворный советник. – Но у меня сложилось такое впечатление, что вся жизнь в России после смерти Петра словно ряской подернулась. Текла могучая река да вдруг перестала. Теперь на ее месте дурно попахивает болото. Армией никто не занимается, солдаты своих офицеров неделями не видят. Провиант они не получают, голодают. Корабли новые не строятся, дороги заброшены. Впрочем, не исключено, что все это одни пустые сплетни. Люди, как мы знаем, всегда чем-то недовольны. Вот подождем встречи с графом Толстым. Я и отчет ему сделаю, и все, что нужно, узнаю. Да и посоветоваться с ним можно о дальнейшем расследовании.