В когтях у сказки - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Донцова cтр.№ 61

– Упс… – вырвалось у Юры. – Это неправда!

Марина Ивановна села.

– Прости, любимый, не могла рассказать тебе правду.

– Лю-би-мый? – по складам произнесла Аглая. – Лю-би-мый? Это как понимать?

– Экая ты дурочка, – расхохоталась Звонкова. – Они же спят вместе!

– Кто с кем? – обомлела Аглая.

– Юрка и Машка любовники, – ухмыльнулась горничная.

– Интересное кино… – протянул Виктор Николаевич.

Аглая приоткрыла рот, Алексей издал похожий на хрюканье звук, Анна Семеновна начала креститься. Я на мгновение растерялась, а Степан потерял самообладание и выкрикнул:

– Марина Ивановна, вы совратили несовершеннолетнего?!

Лаврова закрыла глаза рукой. Юра встал и подошел к ней.

– Ну, это еще вопрос, кто кого соблазнил. Я ее целый год добивался.

– Жесть! – открыл рот Алексей.

– Домик Трындычихи… – пробормотала я.

– Да, – кивнул юноша. – Марина его купила. Вообще-то я уже совершеннолетний, мне восемнадцать, но надо закончить школу, аттестат получить, тогда мы уедем отсюда. Но пока это было невозможно, вот и приходилось шифроваться. Отстаньте от нас! Я уже не ребенок.

– И сколько времени вы сожительствуете? – сухо спросил шеф полиции. – Тебе восемнадцать совсем недавно стукнуло, а я полицейский и обязан…

– Вы сейчас не при исполнении, – перебил его Завьялов, – находитесь в кафе как частное лицо. И вообще тут конфликт интересов налицо. Вам, Виктор Николаевич, нравится Марина, вы к ней постоянно подкатывали, она же давала понять, что отношения между вами могут быть исключительно дружеские, не более того.

Я взяла себя в руки.

– Марина Ивановна, глупо спрашивать, почему вы лишили жизни Бунтова и Фирсову. Ответ ясен: при родах Вероники Петровны присутствовали Алевтина Трындычихина, Екатерина Волокова и практикант Борис Бунтов. А еще роженица Фирсова, которая лежала на соседнем столе. Бунтов уронил новорожденного, врач не имела права доверять ребенка студенту. Все очень испугались и…

– И пошли на поводу у Вероники Петровны, – каркнула Галина, – это она подбила всех на преступление.

Марина Ивановна резко вскинула голову.

– Не смей так говорить! Мама Ника пребывала в ужасном состоянии. Мало ли что может сказать женщина, на глазах которой бригада медиков убила ее появившегося на свет малыша. Медики должны были сделать пациентке успокаивающий укол, увезти ее в палату, честно рассказать о трагедии. А они… Волокова вскоре умерла, перед смертью написала письмо Фирсовой. Алевтина Трындычихина тоже потом скончалась. А Борис жил себе, не испытывая мук совести. Я его покарала за смерть Ларкиных.

– Ни в коей мере не оправдывая самосуд, все же могу понять ваше желание расправиться с бывшим практикантом, – сказал Степан. – Но Фирсова… Она же пострадавшая, у нее отняли сына. И вспомните, Карелия Мироновна, прочитав письмо медсестры, не пошла в милицию, не хотела устраивать скандал, а приехала к Ларкиным, просила тихо уладить дело, вернуть ей мальчика.

Марина Ивановна закрыла лицо ладонями.

– Она очень разозлилась в процессе разговора, похоже, ждала, что Вероника Петровна возьмет Пашеньку из кроватки и сразу ей отдаст. А мама…

– Не смей называть мою мать мамой! – взвизгнула Галина. – Она моя мать! Не твоя, а моя!

– Хватит, – остановила я горничную. – Говорите, Марина.

– В процессе разговора Фирсова разозлилась, – продолжала Лаврова, – а под конец беседы совсем потеряла самообладание, швырнула на пол то ли тарелку, то ли чашку…

– Сахарницу, – вдруг вполне мирно подсказала Галина. – Мы потом песок долго заметали, он под ногами хрустел противно.

Лаврова потерла лоб ладонью.

– Она озверела, завизжала: «Я вас сожгу! Все подохнете в огне!» – и убежала. Когда я вернулась домой, на участке чернели развалины, а вместо моей семьи осталось три трупа и горстка пепла от Пашеньки. Следователь сказал: «Младенец крохотный был, зубки у него еще не выросли, косточки как у цыпленка. От него ничего не осталось, грабители колыбельку со всех сторон бензином облили, чтобы сильнее полыхала». И я подумала: Фирсова выполнила свое обещание и запалила дом, даже ребенка не пожалела. Наверное, поняла, что Вероника его не отдаст, ну и решила: раз малыш ей не достанется, то пусть вообще никому… Я считала Фирсову убийцей, только сейчас узнала правду. Мне плохо… Очень…

Юра обнял Лаврову.

– Тише, Марина, не плачь.

Аглая всхлипнула и разрыдалась.

– Жесть, жесть, жесть, – попугаем твердил Алексей.

Лаврова высвободилась из объятий юного любовника, продолжила:

– Попробуйте меня понять. Мой брак с Фафайкиным вначале был счастливым, а потом родилась больная Юлечка. Учитывая мою генетику, мне не следовало заводить детей, но Володя очень хотел сына, наследника. А родилась девочка, которая с трудом научилась сидеть. Я не могу упрекнуть Фафайкина в жадности или равнодушии. Он переживал за малышку, я летала с ней по всему миру, мы лечились в лучших клиниках. Володя без писка оплачивал километровые счета. Но все, чего мы смогли добиться, это то, что Юля села в коляску. Когда ей исполнилось семь, врачи и в США, и в Германии, и в Израиле, и у нас в один голос предупредили: девочка долго не проживет, начались большие проблемы с сердцем и легкими. Мне повезло, я в детстве не могла двигаться, но внутренние органы работали нормально. А у Юли нет. Нам выписали поддерживающую терапию, и все. Помню, как один американский доктор без обиняков заявил: «Когда станет совсем плохо, привозите ее, обеспечим безболезненный, спокойный уход ребенка». Наши-то врачи мнутся, с трудом говорят о безнадежном положении, а в США не церемонятся. Американцы были прямолинейны и прагматичны: девочка умирает, жить ей осталось меньше года, оплатите спокойную смерть малышки и живите дальше.

– Жесть! – взвизгнул потрясенный Алексей.

Я взглянула на парня – тот сидел с открытым ртом.

– Жесть, – повторила Анна Семеновна.

– Я привезла Юлю домой, в Подмосковье, – продолжала Марина. – И вдруг меня осенило – грязь Тамбовска! Меня-то она поставила на ноги! После того как мне сделали операцию, Вероника Петровна каждый день привозила большую флягу, делала мне ванны, и ноги зашевелились. Я сообщила Володе, что есть уникальное природное средство. Муж не знал деталей моего детства, я ему сказала только, что воспитывалась в детдоме, про паралич умолчала.

– Почему? – удивилась я.

– Интерес к моей биографии Фафайкин проявил на заре нашего романа, – пустилась в объяснения Марина, – а мне Володя очень нравился, я не хотела его потерять, известие о тяжелой болезни могло отпугнуть его. После свадьбы он никогда не расспрашивал о моей прежней жизни, а я была только рада этому, поскольку не представляла, как смогу рассказать ему про пожар и смерть всех дорогих мне людей.