Реванш русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Егор Холмогоров cтр.№ 29

Это – красивая и достойная мечта. Своеобразный внешнеполитический национализм. Но эта мечта подразумевает, что существует какое-то место, какое-то политическое пространство, называемое Европой, где рядом друг с другом заседают равные уважаемые и уважающие друг друга нации, воссесть за одним столом с которыми и приятно, и почетно.

Между тем такого пространства, Европы наций, давно уже нет. Есть, по злому выражению, касающемуся превращения «восьмерки» в «семерку», «США и их шестерки».

Европа наций, концерт великих европейских держав, которые уважают друг друга, придерживаются принципов относительно честной игры и выступают на равных – это картинка позапрошлого века, ставшая совершенно неактуальной как раз сто лет назад, с началом Первой мировой войны.

Да, большую часть XIX века существовал европейский концерт держав – Англии, Франции, России, Германии, Австро-Венгрии. Предполагалось, что в основе каждой из этих держав лежит единая нация (единственным по настоящему проблемным исключением здесь была Австрийская империя, раздираемая германо-мадьяро-славянскими противоречиями).

Эти державы были равноправными нациями у себя дома, в Европе, и империями в глобальном измерении. Мир великих колониальных империй, выступающих в Европе как сравнительно равноправные цивилизованные нации, – вот та политическая утопия, в которой нам так нравилось пребывать и равноправное место в которой было мечтой нашей геополитики и её роковым вопросом. Если бы Россия имела уверенность в собственном полноправии в Европе, этого вопроса – «Почему нас всё время ставят в положение быка при Юпитере?» – попросту бы не возникло.

Владимир Путин попытался снять эту дилемму быка и Юпитера, прибегнув к своеобразной изоляционистской риторике и сравнению с медведем: медведь сидит у себя в тайге, ни к кому не лезет, но и к нему лезть не надо. Однако по большому счету это всё та же постановка вопроса о равноправии России в европейском концерте. Не лезьте в наши дела – и мы не полезем в ваши.

Но ведь тот, кто требует в современном мире равноправия, требует на самом деле привилегию. Как это не лезть в ваши дела? В дела всех остальных лезут. Все строем ходят. Всех прослушивают. Шаг вправо – побег. В XX веке мир разделился на навсегда победителей (США), навсегда побежденных (Германия), и победителей, ставших побежденными (Россия, принявшая все обременения, но почти никаких прав после СССР).

Требовать себе «равенства» с Францией или Германией – это требовать себе такого же колониального статуса. Призывать Евросоюз «освободиться от американского диктата» – значит в общем-то призывать его прекратить свое существование и вернуться в национально-колониальный мир XIX века. И не случайно нашими естественными политическими друзьями оказались те силы в Европе, которые, как французские (во главе с восхитительной Марин Ле Пен) или венгерские националисты, ничего не имеют против такой перспективы. Но эти красивые осколки старой Европы в новом ЕС пока что выглядят инородным телом. А мы пытаемся говорить с новой Европой, управляемой через американские шпионские сети и дипломатические каналы на этом старом и пугающем для них языке.

Мы не можем стать уважаемой нацией среди других уважаемых европейских наций, потому что Европы Уважаемых Наций, «Европы Отечеств» о которой мечтал де Голль, давно не существует.

Мы можем стать уважаемой в мире нацией. Но для большей части планеты и почти всей Европы это будет означать, что мы вернули себе статус сверхдержавы и гегемона. Пусть на ограниченном пространстве и с ограниченными амбициями, но всё равно – тот, кто не раб, тот является господином.

По крайней мере – господином самого себя. Быть господами самих себя – это и значит быть нацией. Статус, в котором большинству европейских народов сегодня по факту отказано.

Такое «для-себя-бытие» требует некоей глобальной идеологической заявки, которая превышает уровень «быть такими, как все, и чтобы все нас любили». Мы можем говорить о конфликте цивилизаций и об особом статусе русской цивилизации, которое исключает наше вступление в ряды «шестерок».

Будем честными: и наша власть, и наше общество в большинстве своем хотят в Европу. Но не в Европу Меркель и Олланда, а в Европу Бисмарка и Александра III.

Сегодня в России большинство так или иначе хочет быть националистами – по крайней мере на международной арене. Проводить независимую политику, иметь национальные интересы, добиваться национального воссоединения. Если, паче чаяния, мы этого добьемся, то это будет означать, что сегодня в пространстве большой Европы русские будут фактически единственной нацией в мире постнациональных виртуальных империй и зон хаоса.

Быть единственной в мире нацией – отличная национальная идея. И в этой реконструкторской идеологии, ретроевропействе, есть что-то последовательное и для многих других народов привлекательное. Но только не надо думать, что мировой гегемон – США – и его европейские пажи разделяют эту идеологию хотя бы в малой степени и что привилегию быть нацией они предоставят России добровольно.

Русское ретроевропейство – это заявка на глобальную геополитическую революцию. Теоретики циркуляции элит утверждают, что революционное вторжение в господский дом иногда заканчивается тем, что новому гостю с красным флагом приносят еще одно кресло и накрывают еще один прибор. Но для этого он не должен улыбаться, он должен размахивать наганом и грозиться разбить стекла.

27 октября 2014

На выборах в Верховную раду Украины избирательные участки «освобожденной» силами АТО части Донбасса пустовали. Редкие старушки, пришедшие потому, что их испугали невыплатой абстинентам пенсии, дружно голосовали за КПУ и «Оппозиционный Блок» – то есть единственные политические силы, которые кажутся хоть как-то оппонирующими киевским властям. То же самое наблюдалось и в других областях пространства именуемого нами Новороссией.

Всюду бойкот, массовая неявка на выборы, а среди немногих пришедших – протестное голосование за оппонентов киевского режима.

Совершенно противоположная картина наблюдалась на выборах в ДНР и ЛНР. Огромные толпы – не меньше, чем на майском референдуме, многочасовые очереди, которые люди выстаивали по ноябрьскому холоду.

Огромное количество жителей Донбасса разъехались, стали беженцами. Дома, улицы и даже целые населенные пункты опустели. И всё равно на избирательных участках были толпы едва ли не большие, чем на референдуме. Всё это ради вроде бы совершенно предопределенного результата – победители и в Донецке, и в Луганске были очевидны заранее.

Понятно, что добиться подлинной политической конкурентности в условиях войны было невозможно. Сам тот факт, что в регионе, сверхнасыщенном современным оружием, где политические оппоненты зачастую являются командирами серьезных военных формирований, выборы прошли мирно, явились абсолютно гражданским процессом – это огромная моральная и политическая победа молодых республик.

Однако на донбасское голосование люди шли, как в бой. Это, собственно говоря, и был бой, но победой в нем был не выигрыш той или иной политической силы, а сам факт политического утверждения, легитимации новых народных республик. Люди шли голосовать в уверенности, что их бюллетень создает необходимую базу для признания Россией молодых республик, а также для того, чтобы мировое сообщество убедилось: дальнейшее сосуществование Донбасса с Украиной невозможно.