Начал грудь ощупывать. Плохо дело: ребра сломаны, под пальцами так и ходят. Как учил Коляда, туго грудь стянул. Потом руки-ноги ощупывать стал. Левая сломана ниже локтя, а ноги целы. Ничего, Коляда крепкий мужик, должен выкарабкаться. Первуша несколько палочек к сломанной руке приложил, тряпицами обмотал. Кости неподвижно лежать должны, чтобы срастись. Котелок воды вскипятил, сварил настой из целебных трав, все как Коляда учил. Когда отвар остыл, зачерпнул половину кружки, попробовал в рот учителю влить, голову приподняв. Не получается. Коляда без сознания, не глотает, отвар по подбородку стекает. Первуша чистую тряпицу в отваре помочил, немного отжал в приоткрытый рот. Хоть немного внутрь попадет, действие окажет. Всю ночь рядом с учителем просидел. Догоревшие лучины на новые менял. Поправлял подушку. За хлопотами ночь пролетела, за маленьким оконцем, затянутым бычьим пузырем, светать начало.
Коляда захрипел, потом глаза открыл, обвел мутными глазами избу. Видимо, узнал. Взгляд проясняться начал.
– Это… ты… меня… сюда?
– А то кто же! Ты не разговаривай, силы не трать. Скажи, что надо, все исполню.
– Наклонись… поближе.
Говорил Коляда тяжело, с перерывами. Сломанные ребра не давали вдохнуть полной грудью. Первуша на колени перед учителем опустился. Жалко его, сил нет, слезы на глаза наворачиваются. Коляда спас его от смерти, у себя приютил, выучил. Родного отца Первуша потерял. Коляда вторым отцом стал.
Коляда крепился, но видно было – из последних сил.
– Запомни… наговор.
Глаза закрыл, шептать стал. Неразборчиво. Первуша совсем близко приник, чтобы слова уловить.
– Иш кидр, абха кимр…
Изо рта Коляды легкое облачко вылетело. Первуша вздохнул печально. Ощущение – как пыльное облачко. Закашлялся. Подумал еще – не душа ли отлетела? А Коляда затих. Первуша ухом к груди приник, слушал. Нет биения сердца. Он холодный и широкий нож плашмя ко рту подставил.
Ни следа влаги. Осознал – умер Коляда. Второй раз за короткую жизнь Первуша сиротой остался. Не сдержался, слезы по щекам потекли.
– Коляда, не умирай!
А разве мертвого словами оживишь? Сколько времени он так на коленях перед мертвым телом учителя просидел, не знал. А только понял – помощи ни от кого не будет, он теперь один. Коляду по-человечески упокоить надо. Вышел в сени, взял лопату. Могилу решил рядом с избой копать. Воткнул лопату в землю, а она на полштыка только и вошла. На ладонь от поверхности оттаяла, а глубже – мерзлая еще. Натаскал веток, разжег костер. Как прогорел, копать стал, отошла земля, только чавкала жидкая грязь под ногами. Углубился на свой рост, решил – хватит. Тело Коляды холстиной грубой обмотал, что возчики телеги с грузом накрывают, перевязал веревкой. Мертвое тело с трудом выволок из избы. На веревках сначала ножной конец опустил, потом верхнюю часть. В могилу спрыгнул, тело поправил. За лопату взялся, да отставил. Пошел в избу, достал с потолка Библию. А какая молитва об упокоении? Вышел к могиле, прочитал вполголоса ту, что по случаю показалась. Не священник он, и молитва, скорее всего, не та. Но лучше так, чем зарыть без последних слов. Зарыл могилу, холмик над ней выровнял, видел – деревянные кресты на деревенском погосте ставят. Но это для крещеных. А был ли крещен Коляда, Первуша не знал. Но топором и ножом сделал крест деревянный, водрузил, землю притоптал, чтобы стоял крест прямо, не покосился. Ни вчера крошки во рту не было, ни сегодня – кусок в горло не лез. Горе у него великое. Отца родного мертвым не видел, потому не убивался, не страдал так, как от смерти Коляды.
Переживаний было много, улегся спать на печи, на прежнем месте, хотя топчан Коляды был свободным. Заснул сразу: сказалась бессонная ночь. А далеко за полночь проснулся от запаха дыма. Показалось спросонья – почудилось. Ан нет, за маленьким окошком языки пламени, какое-то движение. Первуша вечером не раздевался, спрыгнул с печки, поршни надел, в двери сеней кинулся. Да подперли их снаружи, не открываются. И голоса из-за двери слышны мужские:
– Подпустим «красного петуха»! Пусть гнездо колдовское сгорит вместе с учеником Коляды!
Не случайность, а поджог. Деревенские мстят. Сначала запаниковал Первуша. Как выбраться, не задохнуться в дыму, не сгореть живьем? Потом успокоился. Приподнял доску на потолке, сунул за пазуху обе книги, что Коляда от посторонних глаз прятал. Зипун накинул, посох взял. Через оконце не пролезть – мало. Остается через печную трубу. Печь не топлена, труба холодная, только сажи полно. И надо поторапливаться, слышно, как трещит огонь, изба понемногу наполняется дымом. В трубу лезть страшно, но он вспомнил, как вылетела в трубу ведьма. Коляда рассказал, как обратиться в животное или птицу. Надо решаться и облик принимать зверя небольшого. Первуша закрыл глаза. В кого обернуться? Зверь должен когти иметь, лазать хорошо. Сразу на ум пришла росомаха. Зверь сильный, выносливый и злобный. Не многие обитатели леса могут ей противостоять. Кроме медведя и кабана. Подумав так, прочитал наговор, крутнулся. Изба сразу показалась огромной, как и все предметы в ней. Посмотрел на руки, а вместо них когтистые лапы. Полез в печь, потом по дымоходу, в трубу. Росомаха, как и многие звери, в темноте видит хорошо, не хуже рыси. Быстро наружу выбрался и ужаснулся. Изба огнем почти со всех сторон объята. Поджигатели обложили избу хворостом, маслом полили, чтобы горело лучше, потому что занялось разом и сразу с трех сторон. Звери огня боятся, росомаха кинулась по коньку крыши туда, где огня не было. Когти отлично цеплялись за дерево, держали. Первуша в облике лесного зверя на землю опустился, наговор на обращение в человека пробормотал, крутанулся, прежний облик принял. Так-то лучше. Отбежал от горящей избы в лес, а то от жара уже волосы на голове потрескивали. Из темноты хорошо поджигателей видно, стоят в сторонке, приплясывают от удовольствия. Как же, завтра в деревне бахвалиться будут, что избу колдуна сожгли вместе с выродком – учеником Коляды. Первуша присмотрелся к мужикам. Один, вроде Семен-бортник, пчелами на выселках занимается, а второй… далековато, не узнать. Первуша от дерева к дереву перебегать стал. Как подобрался поближе, так и второго опознал – Замята, кузнец здешний. Не раз говаривал Коляда, что обиды прощать надо. Да разве подлое убийство Коляды и поджог избы – обида? По Ярославовой «Правде» – смерть – убийство, грех большой. И по «Правде» – око за око, зуб за зуб. Ненависть и жажда мести у Первуши в душе вскипели. Сзади легкий шорох раздался. Первуша обернулся мгновенно, посох выставил. А в нескольких шагах от него волк – оборотень именем Харитон. Первуша палец к губам приложил – тихо, мол. Прошептал:
– На иродов этих напасть хочу, тебе человеческую кровь пробовать нельзя, не то волком навсегда останешься. Но помоги, напугай, чтобы побежали.
Волк неслышно исчез. Первуша надеялся – понял оборотень, исполнит. Сам же он побежал по лесу в сторону деревни обочь тропинки. Близ избы каждое дерево знал, пень или кочку. Потому мчался легко и бесшумно. Отбежав сотню саженей, остановился, дыхание перевел. Расчет на то был, что после появления волка поджигатели к деревне кинутся. От волка в лесу одно спасение – на дерево взобраться. Или, если жилье рядом, туда бежать. Мелкое зверье к жилью подходить боится. У людей огонь, луки со стрелами, рогатины.