— Ничего страшного, — сказал Медрано. — Ничего страшного, Клаудиа.
Клаудиа укрывала Хорхе — он метался в жару и дрожал. Только что ушла сеньора Трехо, заверив, что детские недомогания — дело обычное, и завтра к утру наверняка Хорхе поправится. Клаудиа едва отвечала, встряхивала термометр, Медрано закрывал иллюминатор и поправлял лампы, чтобы свет не бил Хорхе в лицо. По коридору с мрачным видом бродил Персио, не решаясь войти в каюту. Врач пришел очень скоро, и Медрано хотел было выйти из каюты, но Клудиа взглядом удержала его. Врач, толстяк, не то усталый, не то скучавший, говорил на ломаном французском и, осматривая Хорхе, ни разу не поднял глаз, ни когда попросил чайную ложку, ни когда щупал пульс или сгибал ему колени, казалось, он витал далеко. Он накрыл одеялом бредившего Хорхе и спросил у Медрано, он ли отец ребенка. Увидев его отрицательный жест, удивленно обернулся на Клаудиу, как будто только что ее увидел.
— Eh bien, madame, il faudra attendre, — сказал он, пожимая плечами. — Pour l’instant je ne peux pasme prononcer. C’est bizarre, quand meme…
[86]
— Тиф? — спросила Клаудиа.
— Mais non, allons, c’est pas du tout ca!
[87]
— Но ведь на борту тиф, не так ли? — спросил Медрано. — Vous aves eu des cas de typhus chez vous, n’est-ce pas?
[88]
— C’est a dire…
[89] — начал врач. Полной уверенности, что это тиф-224, не было, некая вспышка, не внушающая серьезных опасений. С позволения сеньоры он удалится, а лекарства для ребенка передаст через метрдотеля. На его взгляд, это похоже на легочную инфекцию. Если температура поднимется выше тридцати девяти и пяти, им следует известить метрдотеля, а тот в свою очередь…
Медрано чувствовал, как ногти впиваются ему в ладони. Когда врач, на прощание еще раз успокоив Клаудиу, вышел, он чуть было не выскочил за ним в коридор, но Клаудиа, по-видимому, поняв это, удержала его. Злой, он нерешительно остановился в дверях.
— Останьтесь, Габриэль, побудьте со мной немного. Пожалуйста.
— Да, конечно, — сказал Медрано смущенно. Он понимал, что не время сейчас осложнять ситуацию, но ему стоило труда отойти от двери и признать, что еще раз потерпел поражение, а может, и снес насмешку. Клаудиа ждала, сидя подле Хорхе, тот метался в бреду и все время раскрывался. В дверь тихо постучали; метрдотель принес лекарства — две коробочки и тюбик. У него в каюте есть пузырь для льда, доктор сказал, если что, им можно воспользоваться. Он сам еще час будет находиться в баре и в любой момент готов к их услугам. Если они желают, он пришлет им с официантом кофе погорячее.
Медрано помог Клаудии дать Хорхе лекарства, тот слабо сопротивлялся и никого не узнавал. В дверь постучали, это Лопес, озабоченный и грустный, пришел узнать, как дела. Медрано вполголоса пересказал ему разговор с врачом.
— Черт возьми, знай я это, я бы его схватил в коридоре, — сказал Лопес. — Я только что из бара и ничего не знал, это Пресути сообщил мне, что был врач.
— Он придет еще, если будет нужда, — сказал Медрано. — Вот тогда, если вы тоже так считаете…
— Конечно, — сказал Лопес. — Предупредите меня заранее по возможности, я буду где-нибудь тут, спать я сегодня не смогу. Если этот тип считает, что у Хорхе что-то серьезное, то нельзя медлить ни минуты. — Он понизил голос, чтобы не услышала Клаудиа. — Очень сомневаюсь, что врач тут приличнее, чем вся остальная свора. Плевать они хотели, что ребенку худо, лишь бы на берегу ничего не узнали. Смотрите, че, может, лучше позвать его, хотя и нет нужды, скажем, через час. А мы подождем его в коридоре, и на этот раз нас никто не остановит до самой кормы.
— Согласен, однако давайте подумаем и о Хорхе, — сказал Медрано. — Как бы не получилось, что, желая помочь, мы причиним ему вред. Если наша затея не удастся и врач останется по ту сторону, то будет совсем скверно.
— Мы потеряли два дня, — сказал Лопес. — А все потому, что деликатничали, поддались старым миротворцам. А вы думаете, что мальчик?..
— Не думаю, но, возможно, желаемое принимаю за действительное. Мы, дантисты, о тифе ничего не знаем. Уж слишком сильно его прихватило, температура очень высокая. Может, и ничего страшного, просто переел шоколаду, да перегрелся на солнце. Может, и легочная инфекция, как сказал врач. Ладно, пошли покурим. А заодно поговорим с Пресутти и с Костой, если они там.
Он подошел к Клаудии, улыбнулся ей. Лопес тоже ей улыбнулся. Их дружеское участие трогало Клаудиу, она поблагодарила их взглядом.
— Я скоро вернусь, — сказал Медрано. — Прилягте, Клаудиа, постарайтесь отдохнуть.
Все это уже говорилось, и не раз, и хотя было бесполезно, но успокаивало. Вот они улыбаются, выходят на цыпочках, обещают вернуться, и ты знаешь, что друзья рядом, они с тобой. Она посмотрела на Хорхе, он спал спокойнее. Каюта вдруг показалась ей необыкновенно большой, в ней еще держался запах темного табака, как будто Габриэль никуда не уходил. Клаудиа подперла щеку рукой и закрыла глаза: вот и еще раз она сидит у постели больного Хорхе. Персио бродит где-нибудь поблизости, как кот — хранитель тайн, ночь будет длиться бесконечно до рассвета. Там — пароход, улица Хуана Баутисты Альберди, весь мир; а здесь — Хорхе, больной, единственный из миллионов таких же заболевших мальчиков, и весь мир для нее заключался теперь в ее заболевшем ребенке. Если бы с ними был Леон, такой деловой и уверенный, он бы сразу заметил болезнь и пресек бы ее, не теряя ни минуты. Бедняга Габриэль, как он склонился над Хорхе, а на лице написано, что он ничего в этом не понимает; но ей помогала мысль, что Габриэль рядом, курит в коридоре, и ждет вместе с нею. Дверь приоткрылась. Паула наклонилась, сняла туфли и остановилась у двери. Клаудиа сделала ей знак подойти, но она дошла только до кресла.
— Он спит, не слышит, — сказала Клаудиа. — Идите сюда, сядьте.
— Я сейчас же уйду, здесь столько народу побывало, вы устали. Все так любят вашего детеныша.
— У моего детеныша температура тридцать девять.
— Медрано рассказал мне про врача, они там дежурят в коридоре. Можно мне остаться с вами? Почему бы вам не поспать немного? Мне спать не хочется, и если Хорхе проснется, обещаю, я вас тут же разбужу.
— Конечно, останьтесь, но мне тоже не хочется спать. Можем поболтать немного.
— О каких сенсационных событиях на борту будем говорить? Я принесла последние новости.
«Мерзавка, какая же мерзавка, — думала она при этом. — Будешь купаться в этом, смаковать, отвечая на ее вопросы…» Клаудиа смотрела на ее руки, и Паула спрятала их, потом тихонько рассмеялась и снова положила руки на подлокотники. Вот бы у нее была такая мать, как Клаудиа, да нет, она бы и ее тоже возненавидела, как свою. Поздно ей думать о матери и даже о подруге.