Но ребенок есть ребенок. За эти годы Дина так научилась понимать Виту, так приспособилась заполнять чем-то ее страшные воспоминания, отгонять ее грусть… Через полчаса в саду опять звучал детский смех, суетился Клякса, улыбался Лорд. Александр пошел переодеваться к обеду.
– В кухню женщинам, детям и собакам – вход запрещен, – заявил он. – Я приготовил сегодня настоящий обед. Какой может приготовить только настоящий мужчина. Раньше не нюхать, не хватать, не пробовать!
– Ой! – захлопала в ладони Вита. – Дядя Саша так вкусно делает обед. Дина, не обижайся, но у него получается лучше.
– Это потому, что он не думает постоянно, что кому можно, что не очень. Но один раз можно всем. Я и сама люблю его обеды.
Вкусный обед с аппетитом ела только Вита. И собаки – тот же обед, но в своих мисках на полу.
* * *
Людмила уже собралась, со всеми попрощалась. Покурила под лестницей. Затем почистила зубы в туалете, чтобы запаха не было. Потом набрала номер Дины.
– Диночка, это опять я. Слушай, меня тут что-то прихватило… Да нет, ничего страшного, я же в медпункте работаю. Но завтра не приеду. Дай трубку Вите, пожалуйста.
– Доченька, – услышала девочка. – Я вдруг заболела. Приезд отменяется. Я заранее тебя поздравляю с днем рождения, думала, подарок уже в Москве куплю. Ну, потом… Хочу только сказать тебе. Помнишь, как ты ко мне первый раз пришла в тюрьму? На своих ножках, держалась за юбку Дины, улыбалась. Я подумала, вот оно, счастье. Ты – мое счастье. Запомни, что скажу. Если вдруг что-то случится, так и держись за Дину. Хотя это тебе и так понятно… Целую, я всегда буду с тобой.
Потом Людмила вошла в раздевалку медпункта, достала из своего шкафчика белый халат и косынку, переоделась, вошла в кабинет старшей сестры.
– Ой, Люда, – обрадовалась та. – Ты еще не уехала! Вот спасибо, что зашла. Подмени на часок. Я схожу домой – поем и детей покормлю. Замену тебе не нашла пока. Трудно, знаешь, найти такую…
Людмила улыбнулась, подождала, пока она уйдет, нашла на столике с лекарствами и шприцами самый большой шприц – двадцать миллилитров, и легла на топчан, покрытый белой простыней. Она закатала рукав на левой руке и точно, безошибочно ввела иголку в вену, неторопливо выпустив в нее весь воздух.
Она умирала, когда вернулась сестра. Та в ужасе смотрела на нее и на шприц.
– Напиши, что сердце. Или тромб. От счастья. Шприц выкинь. Это не определяется, ты знаешь. Я ведь на самом деле от счастья. Спасибо тебе за все, – успела сказать Люда.
* * *
Нина Васильевна, мать Дениса, постучала в кабинет Славы Земцова, затем робко вошла. Ее ждали не только Слава, но и эксперт Масленников. Они встали, пожали ей руку, Масленников быстро и цепко взглянул на ее лицо, отвел глаза. Осталось три месяца максимум…
– Как съездили? – спросил Слава.
– Да вот хотела, чтобы вы мне растолковали, как на самом деле. У Дениски ничего не поймешь. Он говорит: «Все нормально, хорошо». Но там не хорошо. Он похудел. То, что я привезла, ел с жадностью. Голодный он там. Но дали ему ноутбук. И он от него не отрывается вообще. Мы толком ни о чем и не поговорили… И я ему ничего не сказала о себе. Что с ним будет, когда он останется один на свете за этими решетками… – Она прижала платок ко рту.
– Нина Васильевна, – сказал Масленников. – Как вы помните, я на суде дал слово, что беру на себя контроль. Слава тоже взял на себя контроль. Журналистка Дина Марсель – тоже. Мы слово держим. И сейчас я перед вами отчитаюсь. Денис сказал вам правду: и нормально, и хорошо. Вот в таких тяжелых условиях. Но вы же знаете, что он у вас необыкновенный человек. У него такие вообще дела… В его записках и расчетах я обнаружил совершенно неожиданную вещь. Он ищет способ борьбы с раковыми клетками, такой метод, который не убивал бы и здоровые клетки, что, к сожалению, происходит при нынешнем лечении. Там такие неожиданные мысли для мальчика, который закончил только школу… В общем, сейчас я занимаюсь его зачислением на заочное отделение мединститута, в котором я заведую кафедрой. Я – не онколог, не могу даже по-настоящему оценить ценность его работы. Собственно, работы еще нет, это наброски. Но серьезные онкологи разных стран очень заинтересовались. И мой контроль теперь касается и его авторства. Грубо говоря, чтобы никто не украл идеи.
– Дениска хочет рак победить? – Нина Васильевна вытерла ладонью глаза. – Значит, победит. У него все получается. И сколько он будет это придумывать?
– Это зависит теперь далеко не только от него. Нужна площадка и люди. Серьезная лаборатория, люди разного профиля, самое современное оборудование. Скажу честно, сомневаюсь, чтобы в ближайшие годы мы могли найти на это финансирование. Но ученые Японии, Израиля, Нидерландов готовы предоставить ему возможность хоть сейчас. Проблема…
– Восемь лет ему еще сидеть…
– Да. Но не думаю, что столько придется сидеть. Как только работа его будет закончена на доэкспериментальном уровне, то есть изложена теоретическая часть, появятся варианты. Его могут обменять, выкупить, могут и освободить в связи с особой важностью исследований, что он проводит… Адвокат над этим работает.
– И сколько ему дописывать?
– Возможно, год.
– Жалко, что у меня нет столько времени.
– Очень жаль, – сказал Александр Васильевич. – Но… Знаете, я никогда не делаю прогнозов на будущее. Не гадалка, а совсем наоборот. Но в вашей невероятной ситуации я этот прогноз сделаю. Пройдет несколько лет, и ваш сын, Нина Васильевна, станет известным и состоятельным человеком. А затем он спасет миллионы людей, скорее всего.
– Масленников еще ни разу в жизни не ошибся, – пробормотал Земцов. – Можете ему поверить.
Женщина встала и вздохнула полной грудью. Она улыбнулась.
– Я знала это всегда. Конечно, только так… Когда будете ему сообщать про меня, потом… Скажите, что я все знала и была очень счастлива.
– Ох, елки, – вытер мокрый лоб Земцов, когда мать Дениса вышла. – Как-то меня вся эта история расцарапала, что ли.
– Я сказал ей правду, – произнес Масленников.
– Я знаю.
Нину Васильевну привез в квартиру Дениса водитель отдела Земцова. Она вошла в крошечную, уже очищенную до блеска квартирку, подошла к сверкающему окну, протянула руки вверх, к этим темнеющим небесным волнам.
– Спасибо, – сказала она им. – Не бросайте моего сына.
И тут, как подлый садист-убийца, напала на нее боль. Ее страшная, невыносимая боль. Она на четвереньках доползла до сумки, где лежали пять таблеток, которые ей выписывали после оформления каких-то дурацких бумаг, сидения в очередях, когда она изо всех сил старалась не потерять сознания. Она проглотила две. Подумала: «Хорошо, что не у Дениски. Хорошо, что это скоро кончится».
Когда боль стала тупой, а голова тяжелой, вдруг позвонил стационарный телефон. Нина Васильевна подумала, что это хозяйка, она ей по-прежнему платила за квартиру. И не узнала голоса. Вообще ничего сначала не поняла.