Мое условие судьбе - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Михайлова cтр.№ 22

– Начинаю понимать, за что его выбросили, – заметил Александр. – Не каждому нужен в доме клоун двадцать четыре часа в сутки.

– Хороший такой клоун, – нежно произнесла Дина. Александр быстро, но внимательно и почти сурово посмотрел на нее своими очами. У нее ведь была какая-то беда. Она в траурном платке. А с собакой вела себя просто безмятежно. Женщины…

Дальше следовало приготовление еды для Кляксы. Дина колдовала над содержимым холодильника сосредоточенно, рассчитывая дозы и калории. Это заняло у нее минут сорок, поскольку она еще и кашу в качестве гарнира среди ночи взялась варить. Да еще в большой кастрюле, чтобы оставить на другие кормления. Клякса питался из большого красивого фарфорового блюда. Не нашлось в этом доме собачьих сервизов. «Нина, – обратился мысленно Александр к жене, – надеюсь, ты это не видишь. Это было твое любимое блюдо. Дина решила, что оно подходит по размеру. А мне, ты понимаешь, оно вообще не нужно».

Александр хотел сказать Дине, что он просто подождет, пока собака высохнет, а потом выпустит ее на свободу. Он – не любитель животных и не любитель в принципе, как она. Он – профессионал. У него дело. Времени на такую возню, на какую они убили ночь, у него нет и быть не может. Как и желания. Но не сказал. Эта женщина, эта чудо-женщина, которая совершенно не понимает, что она чудо, – она с таким восторгом тратит себя на полную ерунду, она и страдает, возможно, из-за ерунды. И как ей можно сказать, что он выбросит утром объект ее заботы. Кажется, даже объект любви, что очень странно. Она вообще странная.

Когда лохматый гангстер угомонился и упал на большую шелковую подушку – ничего другого Александр не придумал в качестве собачьей подстилки, которую просила найти Дина, – они сели в кухне, чтобы выпить чаю. Почти не разговаривали. Оба чувствовали себя скованно из-за того, что были не вдвоем и не втроем, считая Кляксу. С ними присутствовала хозяйка дома, портреты которой висели и стояли в каждой комнате, маленький овальный снимок был и на стене кухни. Худощавая женщина с прямой челкой, как у Ахматовой, которая практически не менялась внешне на снимках разных времен. Такое лицо: строго и правильно вылепленное природой, открытый взгляд, скромная полуулыбка. И один пустячок, который называется «голубая кровь». Порода…

Дина с Александром вышли на террасу через гостиную, чтобы посмотреть, какая погода. На обратном пути она увидела на столике двойной портрет в серебряной рамке: Александр с женой. Снимок делали не так давно, потому что мужчина мало изменился. Но… Такая густая, темно-русая волна у него над высоким лбом на этой фотографии… Дина невольно взглянула на Александра, он просто кивнул и провел рукой по совершенно седому ежику волос.

– Поседел и сам не сразу заметил. За месяц. Последний. Не после смерти жены. Во время ее мучений. Рак.

Он повез Дину домой, ехали они долго. Дина так и не поняла: он сознательно выбрал длинный путь, или она слишком быстро бежала ночью, что оказалась так далеко… В машине тоже молчали. Подъехали к ее дому. Он очень хорошо ориентировался в Москве. Она просто сказала адрес. Надо было попрощаться. Оба не знали, что сказать. «До свидания», – так они не собирались назначать друг другу свидания. «Пока» – это расставание на время, пока не встретятся вновь. Просто поблагодарить. А за что? Они всего лишь выручили друг друга.

– Знаете, – вдруг произнес Александр. – Когда я вас случайно увидел по телевизору, то очень удивился. Ваше лицо, точнее, такое лицо, – оно со мной с детства. Так получилось: я представил себе Белу Лермонтова именно такой, да и иллюстрации к «Герою нашего времени» были похожи. Моя учительница литературы, которую звали Бела Яковлевна, казалась мне Белой Лермонтова. Детская, подростковая блажь. Я о ней и забыл. Увидел вас – и вспомнил.

– Серьезно? Бела была и моей детской горестью. Реакция только другая. Я так обиделась на Лермонтова: ну зачем он придумал ей такую жизнь?.. Эти муки и смерть.

– Муки и смерть, – вдруг медленно произнес Александр. – Не думал, что кому-то это скажу. А нести одному тяжело. Когда у Нины начались муки, я постоянно просил судьбу подарить ей смерть. Я думал и о другом. О том, что надо ей помочь. Она иногда просила, когда становилось невмоготу. Я не смог, а она была совсем бессильна. Это длилось бесконечно долго.

– Но…

– Это все – исключительное «но». Я возил ее в Израиль. Операция оказалась бесполезной: слишком запущенный случай. А у нас… У нас муки не снимают. Усугубляют. Очень плохой препарат, который можно получить – две или три ампулы, – обив несколько порогов, отсидев в очереди. В пятницу к вечеру ты уже опоздал. Просите смерти до понедельника. Потом можно еще пожить… Нина же хотела умереть только на родине. Здесь много ее предков.

– Я не знаю, как сказать…

– Как утешить? Это не нужно. Это мое. Это наше с Ниной. У нас в самые тяжелые времена были светлые минуты. Ни у кого не было таких отношений с женой. Ни у кого, кого я знаю. Мужем и женой в прямом и примитивном смысле мы практически не были. Поженились по взаимной влюбленности, духовному родству. Потом… Вскоре она сказала, что, наверное, беременна. Но выяснилось, что это одна из самых зловещих раковых опухолей. Зрела в ней давно. Боролся юный организм. Брак, волнения, первая брачная ночь – все это спровоцировало прогресс. Прогресс опухоли, регресс нашей жизни. Но мы хорошо, благополучно жили… В промежутках. Большие такие периоды ремиссий, надежд после операций. Умирая, она меня благодарила за счастливые восемь лет. Она назвала их счастливыми. Годы своей боли.

Дина с ужасом чувствовала, как спазм уже знакомой боли сжимает ее сердце, грудь, виски, все… В третий раз в жизни. Но это же совсем чужой человек… Она не знала его Нину. Что с этим делать? Что сказать? И выпалила:

– Привезите мне Кляксу. У меня две комнаты. Буду запирать в одной, все лучше, чем на улице. Вам нужно очень много сил и мужества, чтобы справиться с этим… вот не назову несчастьем. Такое было ваше счастье. Просто вынести, наверное, очень трудно.

– Вынести счастье… Да, так может сказать только Бела с картинки. Я все вынес. И был награжден Кляксой. Нина дала знак. Даже не знаю, любила ли она собак. Но в счастье, испытаниях и знаках толк знала. Так что, путница в ночи, нельзя вымыть собаку только один раз. И лишь один раз заварить чай мужчине, который узнал вас по детской картинке. Мы можем рассчитывать на то, что вы нас навестите?

– Ой. Конечно. И привезу все, что нужно. Я-то никого пригласить не могу. Лорд чужого не пустит. Прямо «вдовий пароход» – ваша машина. И я вдова.

Несколько дней Дина и Александр не виделись и даже вроде бы и не вспоминали друг о друге. Александр готовился к последнему, решающему заседанию суда, Дина… Понимая бесполезность своего занятия, она все-равно искала, искала в интернете: в поисковиках и по разным соцсетям людей по имени Валерий Николаев. Только москвичей было – не счесть. Но не факт, что человек, который написал Вадиму письмо, – из Москвы. Общее дело бывает у людей, живущих в разных странах. Многие люди писали с ошибками, многие люди могли пересекаться с Вадимом по местам работы… Да кого только не было. Дело в том, что Дина, профессиональный журналист, как никто другой, понимала бессмысленность своего занятия. Она со своим удостоверением и засвеченным лицом получила бы полную информацию на нужного Николаева, показав письмо полиции, максимум за три дня. Если бы подключила Артема, то вопрос был бы решен в течение часа. А дальше… Рот никому не зашьешь. Продавать информацию желтой прессе не запретит даже папа римский. И она просто видела идиотские, циничные, лживые заголовки с заманухой: «Тайна убийства известного тележурналиста», «Убитый тележурналист был связан с криминалом», «Вадима Долинского убил его партнер по криминальному бизнесу», «Тайный бизнес тележурналиста»… Ей это надо? Нет. Это предательство, это надругательство над памятью близкого человека, это, в конце концов, просто сумасшедшая идея истеричной дамочки, которая – и в этом Людмила, видимо, права – очень похожа на месть за свое одиночество. Но это неправда… Дина плакала от усталости и безысходности. Она просто должна все узнать, чтобы защитить Вадима, который стал совершенно бессильным… Да, так сказал Александр Гродский о своей жене. Он не смог помочь ей умереть, чтобы избежать боли. А Дина не может узнать правду, чтобы постоять за Вадима. Неважно, уже неважно, был ли он во всем прав. У смерти свои законы. Если жизнь оборвали вот так, неестественно, подло и жестоко – кто-то должен ответить. Но она занимается такой ерундой.