На пути в Халеб - читать онлайн книгу. Автор: Дан Цалка cтр.№ 25

— Шуба! Душа поет, сердце ликует! Жаль, что гений эволюции не оставил нашему телу такую шубу. Что скажешь, Дима?

А на вопрос в Диминых глазах ответил:

— Ушла домой. Велела передать тебе спасибо и похвалила твою стряпню.

Лицо его было бледно, и Дима спросил:

— Все в порядке?

— Помнишь, что написано в начале Откровения Иоанна Богослова? Первенец из мертвых. Я — второй, воскресший из мертвых… Прав был старик Яковлев, что нет такой силы, как сила взгляда. Это была очень длинная зима… Зимой я всегда любил деревья — деревья надеются на весну. Проходит день, ночь, снег, солнце, дикие гуси, беличье дупло на обнаженном дереве, пчелиное гнездо поменьше беличьего, низкое небо, голые сучья — кто разберет их письмена? Человек думает: без листьев, должно быть, легче понять деревья, рощу. Но нет, это не так. Обнаженные кроны совершенно сбивают с толку, обманывают самый зоркий глаз. Лишь чудо свежей зелени возвращает понятные формы.

— Значит, все в порядке? — снова спросил Дима и протянул ему пачку сигарет.

— Спасибо, друг, от всего сердца спасибо, — ответил Черниховский и поцеловал руку изумленного Димы. — А теперь выпьем за Пушкина! Сто лет! Такой гибелью, в глупой дуэли, он хотя бы выдернул у смерти жало ее бессмысленности. Стрелу, скрывающую грусть. Только не у Александра Сергеевича!

Ловким движеньем он подал Диме фужеры и бутылку и попросил:

— Налей!

Еще прежде, чем Дима успел разлить водку, Черниховский одним глотком осушил свой фужер, зажмурил глаза, словно прислушиваясь, и тихо сказал:

— Пей, Дима, пей.

Посвящается Менахему Пери

Мрачным декабрьским вечером преподаватель математики и астрономии Нахум Винницкий вошел в букинистическую лавку на улице Лилиенблюма. Он собирался раздобыть для заболевшей гриппом жены развлекательное чтиво. Лавка была тесной и темной. Поеживаясь от холода, он протискивался между полками, перебирал пыльные книги, перелистывал страницы скучных детективов. Не найдя ничего подходящего, он собрался было уходить, но тут заметил в глубине полки большущую книгу в рваном матерчатом переплете. На титульном листе значилось: Э. Пашаро. «Дети Солнца». Судя по эскизам, снимкам и таблицам, это было сочинение, описывающее Солнечную систему, название же скорее годилось для научно-фантастического романа. Книга была напечатана в 1890 году в Яффо. Немыслимо! Винницкий заплатил за книгу и быстро покинул лавку. Труд по астрономии в восемьсот шестьдесят страниц, опубликованный в Яффо в конце века! Да ведь в те времена во всей стране не найти было порядочной библиотеки или солидного книжного магазина, не говоря уж об университетской кафедре или обсерватории. В каких стенах мог родиться подобный труд, к тому же на иврите? Это или ошибка, или мистификация, подумал Винницкий.

Не в силах оторвать глаз от книги с прекрасными четкими снимками, словно бы от руки нарисованным графиком, от колонок с математическими расчетами, Нахум уселся на скамейку. Ни сырой продувной ветер, ни прохожие не отвлекали его внимания. Описание Солнца и его детей-планет было совершенно необычным: оно было полно какого-то наивного благоговения перед устройством Вселенной, а грамотность и даже порой излишняя красочность языка сочеталась с математической стройностью изложения. Возвышенная, мистическая преданность автора предмету исследования не была обозначена ни одним словом — она была самой сутью этой книги.

До поздней ночи читал он своей жене Симе из книги Э. Пашаро о том, как выглядит Земля, если глядеть на нее с Луны, — огромным сияющим шаром, неподвижно висящим на черном небе, — и о самой Луне: об Океане Бурь и о Море Дождей, о лунных горах, залитых ослепительным беспощадным светом, рассекающим пространство лучами.

— Ты прав, здесь есть какая-то тайна, — сказала Сима, когда-то бывшая студенткой Нахума. — Кто мог написать такую книгу? И имя какое-то странное — Пашаро.

— В жизни не встречал ничего подобного, — сказал Винницкий.

Его разбирало любопытство. Книга произвела переворот в его душе. Изменился он и внешне. С лица сошла гримаса привычного раздражения, его ладони, обычно безвольно лежавшие одна на другой, наполнились силой, он приосанился, расправил плечи и грудь. Он словно вернулся в ту славную пору своего существования, когда он был в фаворе, когда к нему со всех сторон стекались люди — вкусить от изящества и остроты его мысли, от его энциклопедических познаний в области физики, биологии, этнографии и музыки.

Два месяца поисков окончились впустую. «Дети Солнца» не числились ни в одном каталоге. Ни в одной библиографии не был упомянут сей труд. Никто не слышал о типографии «Пальма», название же издательства в книге указано не было.

Днем он носил «Детей Солнца» в портфеле, на ночь укладывал книгу в изголовье. Он читал ее непрестанно, как одержимый, рассказывал о ней своим студентам и знакомым.

— Знаешь, что я надумала про твоего Пашаро? — сказала ему однажды Сима. — Возможно, он воспитывался и учился где-то на отшибе. Он совершенно не ориентируется в окружающем мире.

Винницкий тоже пытался представить себе личность автора «Детей Солнца». Книга по астрономии была насыщена цитатами из Мишны, в ней не было ни одного слова, не относящегося прямо к предмету книги. Информация, которую Пашаро черпал в разных научных источниках и приводил в тексте, никак им не комментировалась, что выдавало в авторе самоучку. Цитаты из Мишны указывали на его религиозное образование. С другой стороны, поражали познания автора в общей математике и новейшей для того времени фотометрии. Явно это был человек не от мира сего. В его книге не содержалось ни капли иронии. Без тени сомнения рассказывал автор байки об отце Риццоли, который назвал многие точки Луны именами друзей-иезуитов, или о Персивале Ловелле из местечка Флагстаф, который из года в год обнаруживал новые каналы на Марсе, покуда ему не примерещились подобные каналы на Венере и других планетах.

Пашаро был явно небезразличен к названиям материков, морей и океанов. Его воображение дразнили имена богов, нимф, астрономов, рассеянные в космической бездне, и он старательно сопоставлял, как они обозначены на разных картах Луны. О чем свидетельствовал этот интерес? С изумлением и сочувствием отмечал Винницкий усердие автора, с которым тот использовал гематрию для определения символического смысла этих названий, прибегая к многочисленным источникам, будь то Мишнот Амидот и Брайта Демазолот или Шабтай Доноло, Авраам Бар Хийа, Ибн Эзра, Ицхак Израэли из Толедо.

Трудно было сделать какие бы то ни было заключения о характере автора. В одной главе он писал, что достаточно навести на Луну лорнет или обычный бинокль, чтобы обнаружить выступы на ее гористой поверхности. Будь Винницкий на месте Пашаро с его образным стилем изложения, он наверняка бы сказал «театральный бинокль», чтобы подчеркнуть его величину и отнюдь не научную функцию. Мог ли Пашаро не знать о существовании театральных биноклей?