Дикий барин - читать онлайн книгу. Автор: Джон Шемякин cтр.№ 30

Зря ты, Б-ч, немецкий учил!

Вокруг меня очень много растерянных людей, не знающих, куда приткнуть свою молодость.

Я для этого совершенно не гожусь, к огромному моему горю, поэтому даю советы.

Что за советы можно давать людям, которым, чтобы платить за секс, нужно за секс деньги сначала взять? Только полезные советы можно давать таким вот счастливцам малолетним.

Сегодня успел побаловать мудротой двух случайно знакомых родственниц, приехавших подозрительно рано утром, хотя уезжали вчера, на два часа и в повседневном.

Вы, говорю, дядечку своего не бойтесь. Он не злой. Он очень жадный и ворчливый, но не он в этом виноват, а гены. И теперь, когда гены уснули под воздействием обезболивания, дядечка вам подскажет верную дорогу.

Раз так невтерпеж вам ведать мужской срам, сейчас я покажу на условно-узловой схеме, что я имею в виду. Вот это приблизительно, узнали, да. Так вот, если вам невтерпеж всякий раз, если нет сил прервать поток эволюционных потребностей, то вы хоть о будущем думайте. О своем, моем и фамильном. О перспективах думайте, улавливайте взглядом, раскисшим от незаслуженных похвал и алкоголя, торную дорогу. Берите за секс… или что там у вас? Да, секс, вижу. Так вот, берите за свои провинциальные ласки – акварели!

Да! Вы общаетесь не с каким-то зажиточным жлобыдлом, к которому я вас подталкиваю в надежде на дивиденды. Вы общаетесь с людьми творческими. Берите у них на память акварели, не знаю, этюды какие-то, наброски. Во-первых, это память. Во-вторых, вашим мальчуганам будет приятно. В-третьих, по закону больших чисел кто-то из этих поросячьих обсосков рано или поздно, скорее всего посмертно, станет популярен хотя бы на городском уровне. А это уже живые деньги, воспоминания, аукционы, интервью и уездный лилябрик.

Давайте так и будем называть наше начинание – лилябрик? Ну, вот так. Умницы мои.

Как всем прекрасно известно, женат я примерно лет с пяти.

У меня такое вот убеждение сложилось. Всю жизнь женат. Холостым с восемнадцати лет был пять месяцев в общей сложности.

И вот что скажу. Люди считают брак чем-то само собой разумеющимся. Доступным для всех. Опасное заблуждение!

Для жизни в браке нужен специальный талант. Это понимают, к сожалению, не все.

Все понимают, что для того, чтобы написать оперу «Тангейзер», надо ходить года три в музыкальную школу и иметь специальный талант по классу аккордеона. Чтобы написать оперу «Дон Жуан», надо быть Моцартом. Это понимают почти все. А вот то, что жить в браке – это уметь вести два огромных корабля в бурной Атлантике, никто не понимает. С одинаковой скоростью вести, на бережном расстоянии друг от друга, через все шторма, через тупорылость экипажей, аварии и прочее.

Код брака неизвестен, шифр меняется каждые полчаса. Все думают, что у них одна теща, например. А их всегда две. Одна – вот сидит. А вторая сидит в голове у жены. И они разные, эти тещи. И с тестем такая же история. Только он еще где-то у жены сидит, помимо головы, лучше не интересоваться где. А если жена ученая, истерзанная и распятая на семинарах, да по пыльным кафедрам тасканная, то тещ может оказаться и пять. Включая переодетого в тещу Фрейда и Юнга, переодетого в переодетого в тещу Зигмунда. И это только вершина айсберга.

Уровень своего таланта в опере я оцениваю гораздо выше уровня своего таланта в браке. Потому как я могу петь и довольно бодро стучу по клавишам. А у других ведь еще хуже.

Такой вот тост произнесу завтра. Если буду свидетелем жениха, то получайте в амбразуру.

Моя французская дочь позвонила мне сегодня и довольно неприятным голосом сказала, что я стал слишком грустным. А это мешает ей нормально горевать над своей кошмарной судьбиной. Я отвлекаю ее своей элегической печалью. Она за меня переживает, и это ее бесит. Потому как я мешаю дочке своей персональной грустью отдать все дочуркины немалые силы творческой депрессии и эротическому застою.

Что тут скажешь? Как только ребенок перестает, беззубо, но счастливо щерясь, срать в твои заботливо протянутые руки, он начинает учить тебя жизни. Не избежал я поучения от кровинки моей и сегодня.

Дочь рассказала про то, как мальчик стоял на поляне и громко кричал: «Волк! Волк!» – а волк сидел в кустах и горько плакал, шепча, что современные дети совершенно не умеют расставаться.

– Ты это, Александра Джоновна… – сказал я, поспешно вытирая глаза рукавом. – Ты когда, девочка моя, выпьешь, ты мне не звони, ладно? Не для того я тебя выменял на перочинный ножик, поняла?!

Куда ни кинь взор, что ни читай – все заполнено, глядь, рассказами о том, как дети учат взрослых. Подсказывают им, направляют и мудрствуют.

Это не очень нормальная ситуация, так вам скажу. Должно быть больше поучительных историй про суровость и порки. Про глупости и пакости наших наследников. Про их вранье, жадность, жестокость и нелюбовь к чтению. Про их бесконечные манипуляции размякшими мамами. Правду надо писать.

А то что это за родительский перепляс такой, не пойму? В чем наша роль-то тогда?!

Родители должны ощетиниться – вот лозунг момента.

Дети и внуки тебя не понимают. И это огорчает, конечно. Хочется, чтобы строем, вместе, я на носилках под балдахином. Может быть, даже на слоне. Сзади чтобы колыхался ровный строй, ощетинившийся копьями. Ну и там, музыка «Въезд магараджи в Бинглу» на барабанах.

Но так не получается. Получается, что дети и внуки тебя не понимают. Так что сидишь на слоне один, играешь на губной гармошке. Мартышка с пальмы прыг тебе на тюрбан и дальше поскакала. А ты тюрбан поправил – и вроде не было ничего.

Однако я не унываю. Непонимание – не конфликт. Конфликт – это отказ признавать и достойно принимать это непонимание. А как только поймешь, что да и бог с ним, то никаких конфликтов.

Все знают, что я люблю ныть детям и внукам по телефону всякие нравоучительные заунывности: мол, зачем, куда, кто, а надо? И прочее. Как только я понял, что ною для собственного удовольствия, а не для наставлений, на душе взошло солнце. И детям с внуками легче: дедушка поныл – они повздыхали, все! Все ставят на поцарапанные приклады зарубки до следующей недели.

Сегодня сообщил в телефонную трубу, что соскучился. Они там начали вздыхать, царапая приклады и, верно, перемигиваясь.

– Соскучился я, родненькие, – горячо и сбивчиво исповедовался я в трубку, – по свежести и наиву. Вы как-то там стариться уже начали. Неинтересно мне с вами. Чего мне ветошь-то ворошить.

И трубочку аккуратно на рычажок: дзинь.

Потер сухонькие лапки свои в предвкушении.

Позвонила мне родная душа одна.