Саван для блудниц - читать онлайн книгу. Автор: Анна Данилова cтр.№ 44

Тамара закрыла лицо руками и замотала головой. Сейчас приедет машина и отвезет ее к Сперанскому. Он сначала удивится, а потом скажет ей, чтобы она никогда больше не приезжала и не испытывала его терпение. Она уже начинала чувствовать свою власть над ним, и потому оставалось совсем немного до того, чтобы он перешагнул грань, после которой все его последующие поступки и действия будут считаться преступными.

Она увидела подъезжающую к крыльцу, на котором она все еще стояла в нерешительности, большую черную машину с тонированными стеклами. Из машины вышел незнакомый крупный лысоватый мужчина:

– Это вы – Тамара?

Он обращался к ней. Приехали за ней.

– Нет, я не Тамара.

– Извините.

Мужчина скрылся за дверями. Он пошел искать другую Тому Перепелкину, которая еще год-полтора тому назад могла бы сесть в эту машину и поехать на завод пластмассовых изделий, чтобы увидеться там с Игорем Сергеевичем. Но той Томы уже не было. Она умерла на квартире старика Иоффе, а вместо нее родилась жадная до удовольствий другая Тома Перепелкина. И вот теперь она стояла на крыльце и не знала, куда ей идти и что делать.

Сообразив, что ее могут увидеть из окна, Тамара сбежала с крыльца и, свернув в первый же переулок, быстрым шагом дошла до ближайшей автобусной остановки. Через сорок минут она уже была на другом конце города, в тихом зеленом парке, где дала себе волю разрыдаться на одной из скамеек. Проходящий мимо мужчина в темных очках и светлом старомодном костюме из душного синтетического кримплена сел рядом и попытался ее успокоить. От него пахло дешевой, с карамельно-цветочным запахом, туалетной водой, а на загорелой и блестящей, словно полированной, лысине с темными пигментными пятнами шевелились от слабого ветерка несколько седых длинных волосков. Темные, как будто нанесенные шоколадным кремом тонкие губы его улыбались, открывая желтоватые прокуренные зубы.

Он сказал ей, что живет недалеко от парка и у него дома есть хорошие немецкие успокоительные капли, и если она не хочет ему рассказывать о том, что с ней произошло и почему она плачет, то он и не станет ее ни о чем расспрашивать. Тамара встала и послушно пошла за ним, чувствуя в ногах неприятную слабость, так хорошо знакомую ей, которая всегда сопутствовала ее свиданиям со взрослыми любовниками. Это напоминало болезнь, одним из признаков которой был внутренний зуд, от которого зависело ее тело, требующее удовлетворения. (Оля Драницына как-то сказала по этому поводу, что это происходит от чрезмерного употребления шоколада и яиц, что организм надо тренировать и не распускаться до такой степени, чтобы ложиться по первому же требованию плоти под каждого встречного; нельзя, говорила она, зависеть даже от своего тела; она имела в виду, что отдаваться следует только тем, кто хорошо платит.)

Большой тенистый двор, окруженный пятью старыми кирпичными домами, дышал теплом распустившихся тополей, акации и дикой смородины. Они поднимались по узкой, с запахом сырости и кошачьей мочи лестнице куда-то наверх; Тамара смотрела, как ее новый знакомый, который просил называть себя Славой (хотя на вид ему было лет шестьдесят с лишним), большим допотопным ключом открывает коричневую тяжелую дверь и отодвигает в сторону пеструю гобеленовую занавеску, предлагая своей гостье поднырнуть под нее.

В темном большом коридоре пахло вареной капустой и хлоркой. Слава сказал, что он сейчас один, соседи на даче, и Тома сразу поняла, что они находятся в коммунальной квартире.

Комната, куда он пригласил ее войти, была желтой от пробивавшегося сквозь желточного цвета занавески солнечного света, который, едва Тамара перешагнула порог, сразу померк, а в открытое окно, подрагивающее с внешней стороны занавески, вдруг ворвался холодный, пахнущий улицей и тополиной листвой ветер.

Слава, дрожа от нетерпения, достал из старинного буфета совершенно новую, словно только что отпечатанную на цветном принтере сторублевую купюру, но, увидев удивленные глаза Тамары, сидящей неестественно прямо на жестком деревянном стуле и следящей за его движениями, помедлил немного и достал еще две точно такие же, сложил их вместе и, свернув в трубочку, резко сунул, предварительно приоткрыв своими горячими и сухими пальцами губы, Тамаре прямо в рот. Она даже не успела покраснеть, а лишь выхватила деньги и зажала их в руке, как брешь, образовавшаяся после этого ее движения, тут же была заполнена.

Она, как парализованная, по-прежнему сидела на стуле, закрыв глаза и стараясь ничего не чувствовать. Мужчина, который заплатил ей за это неслыханное удовольствие, был, несмотря на возраст, сильным и энергичным, твердым и жилистым; держа одной рукой Тамару крепко за волосы, придерживая ей таким образом голову, другой, раскрытой ладонью, он заботливо обнимал ее за щеку, как если бы у нее был флюс. Звуки, едва различимые на фоне распоясавшегося в своей маразматической дури старого будильника, стоявшего всего в метре от уха Тамары, сводили ее с ума. «Ну и пусть, – думала она, – пусть все идет, как идет, и это даже хорошо, что все так получилось; каждый должен знать свое место, а мое место вот в этой желтой комнате, с этим стариком, который имеет право за свои пенсионные деньги делать со мной все, что ему заблагорассудится».

Она пробыла в этой комнате до самого вечера – Слава еще дважды открывал дверцу буфета и доставал из-за серой мути стекол деньги, одним лишь взглядом умоляя ее лечь сначала на мягкую, розовую, пропахшую нафталином перину, а потом лягушкой расположиться на краешке старинного, явно трофейного зеленого канапе.

А в девять часов она уже звонила в дверь квартиры Иоффе.

* * *

Корнилов обрадовался, когда ему сказали, кто пришел по его душу. Горкина! Мама одного из одноклассников Льдова.

Она вошла чуть ли не на цыпочках – простая женщина, для которой визит к следователю прокуратуры – целое событие. Химическая завивка полугодовой давности, слегка отекшее лицо, карминная помада на маленьких, поджатых жизнью и природным терпением губах, испуганные зеленые глаза. На ней был серый трикотажный костюм, плотно облегающий ее округлое и бесформенное маленькое тело. Тысячи похожих на нее женщин влачат уже ставшее привычным беспросветное существование, смысл которого сводится к единственному – свести концы с концами, чтобы хоть как-то прокормиться. О том, чтобы дать своим детям высшее образование, не может быть и речи. Как правило, их мужья пьют, а дети ведут почти растительный образ жизни.

– Моего сына зовут Женя. Женя Горкин. Он учится в девятом «Б», где учился и Вадик Льдов. Я была у директорши школы, Галины Ивановны, и она посоветовала мне обратиться к вам.

Женщина нервничала, голос ее дрожал.

– Как вас зовут?

– Елена Михайловна.

– Что случилось, Елена Михайловна? Успокойтесь, пожалуйста. Хотите воды? Вы что-нибудь знаете об убийстве Льдова?

– Нет, я ничего не знаю, но тот, кто убил Вадика, живет рядом с нами и может убить кого угодно… Мне страшно, понимаете?…

– Что-нибудь случилось? – снова повторил свой вопрос Корнилов.