Жребий праведных грешниц. Возвращение - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 71

Села на кровать рядом с Парасей. Внутри не кошки скребли. Что кысы? Домашние животные. Львы и тигры душу рвали. Вместе с Парасей уходила в небытие, стиралась безвозвратно большая часть Марфиной жизни: молодость, рождение детей, совместное житье в доме свекрови. Никогда не будет человека, который относился бы к Марфе как Парася. Потому что уже ни с кем не пережить того, что выпало, и потому что равных Парасе не бывает.

— Шой-то растрепалась ты у меня, — сказала Марфа глухим из-за непролитых слез голосом. Развязала платок на голове Параси, убрала выбившиеся пряди, снова повязала. — Так-то краше. — Помолчала, сглотнула, проталкивая рыдания внутрь. — Степана там увидишь, встретитесь.

— И Ванятку.

Марфа забыла, что у Параси двойня была. Ванятка помер, Васятка остался. Парася, оказывается, помнила об умершем сыне, не забывала.

— Ты любила Степана? — спросила Парася.

Марфа кивнула, опустила глаза, потом подняла и прямо посмотрела на Парасю.

— Было у вас?

Голос Параси был настолько тих и слаб, что Марфа будто не ушами сестричку слышала, а непонятным органом улавливала легкие дуновения из ее искусанных лиловых губ.

— Нет! — помотала головой Марфа. Хотела поклясться чем-то святым, но не нашла того святого, что заслуживает клятвы перед Парасей, которая святее всех святых.

— Я верю, — опустила и подняла веки Парася.

— Он, Степан, не ведал. Перед тобой я чиста. Перед Богом большая грешница, а перед тобой не покаюсь.

— Какая же ты грешница? — попробовала улыбнуться Парася — Таких праведниц поискать… днем с огнем…

— Не знаешь ты всего!

Будь Парася здорова, она, учуяв, что сестричка имеет груз на душе и, главное, желает сбросить его, обязательно бы прилипла, разговорила, выслушала. Но Парася умирала.

— Забудь, Марфинька! В чем грех, в том и спасение. Степан… встретит меня… про деток спросит… Что я про Егорку скажу?

Она не бредила, была в сознании. Начинался приступ — Парася слабыми пальцами водила по груди. Словно хотела, чтобы это были когти — выцарапать ими боль. Но пальцы были словно тряпочные.

— Может, холоду тебе к сердцу приложить али горячего? — спросила Марфа.

— Ничего… поди… потом… потом приведи проститься… поди… оставь меня.

Марфа встала, вышла, задернула за собой занавеску, которой была отгорожена кровать Параси. В горнице махнула приглашающе сыну и невестке: выйдем в сени.

Настя прожила с Марфой блокадную зиму. Когда Марфа убивала мужа, а потом волокла на улицу, когда закрывала глаза Настиной маме, которая была для Марфы кем-то вроде обожаемой избалованной воспитанницы, когда Степка ушел охотиться на крыс, а соседки сказали, что пацаны ловят крыс у трупов, а крысы на детей бросаются, и было неизвестно, где искать Степку, а только ждать… Во все эти страшные моменты у Марфы не было такого лица — изуродованного скорбью.

Враки! Все картины с прекрасно печальными лицами враки! В отчаянном, безысходном горе человек безобразен. Понимает ли это Митя, ведь он художник?

Не понимает, просто очень испугался.

— Мама? Мама?

— Отходит моя сестричка Парася, — сказала Марфа. — Вы вот что, Настя, напиши письмо.

— Кому?

— Вроде бы от Васи, что он Егорку нашел.

Как ни сожалели дети, Митяй и Настя, что умирает хорошая добрая тетя Парася, какую они бы ни испытывали беспомощность, как бы ни желали облегчить страдания Марфы, врать они не хотели.

— Мама, — мягко проговорил Митяй, — ты всегда учила меня говорить правду, а за неправду лупила. Я понимаю твое желание…

— Ничего ты не понимаешь! — скривилась досадливо Марфа. Как человек, у которого нет сил и желания объяснять свои поступки. И только прорывается досада: прошу — сделай, доверяешь — сделай! Разве я часто прошу идти против истины? Я объясню потом, а сейчас мне горько от твоего протеста, отдающего недоверием.

Два года назад Настя, не раздумывая, ополчилась бы на Митяя, заткнула бы его, заставила слушать Марфу, которая небывало страдает. Но Настя пожила в Сибири, впитала (пусть еще не до конца) науку не подрывать авторитета мужа, не перечить ему на людях или когда он нервно возбужденный, а исправлять его, свою политику внедрять в иных благостных интимных обстоятельствах.

— В самом деле, Марфа! — сказала невестка. — Почему ты думаешь, что сейчас тете Парасе требуется ложь? Отказать человеку в правде и справедливости, когда он уходит, возможно, преступнее…

— У-у-у! — Марфа стояла у бревенчатой стены и с размаху била по ней затылком.

Раз, второй, третий… На затылке под платком у Марфы был узел волос, и звук получался глухой, не страшный. Это не походило на капризно-истерический припадок — желание любыми способами добиться своего. Это как бьют человека по спине, чтобы вылетела из дыхательного горла застрявшая хлебная корка. А тут человек сам пытается снова дышать.

— Правда? — замерла Марфа. — Где правда? Любви моей, детей рождений? Правда — это грех! Справедливость говоришь, Настя? По справедливости мне бы сейчас сердце вырвать, — растопырив, скрючив пальцы, вцепилась себе в грудь Марфа, — да вставить его Парасе! Мое-то стучит как железное. Была бы самая справедливая справедливость.

— Мама! — начал Митяй.

— Заткнись! — рубанула воздух Марфа.

— Чурбан! — повернулась к мужу Настя. — Пошел ты к черту со своей сибирско-куртуазной наукой!

— С какой моей наукой? — вытаращился Митяй.

— Марфа, что писать? — спросила Настя.

— Сама собрази.

Они стояли у кровати Параси: Аннушка, Степка, Марфа, Настя, Митяй с Илюшей на руках.

— Прощайте, мои любезные! — с тихой улыбкой проговорила Парася. — Извините!

— Погодь! — остановила ее Марфа. — Мы к тебе с радостной новостью. Настя, читай.

— Письмо, от Василия, — заикалась и мяла в руках листок Настя. — могу все прочитать, но главный смысл — нашелся Егорка, жив-здоров, у них все в порядке.

— О-ой! — освобожденно простонала Парася и закрыла глаза. — О-ой!

Она умерла с улыбкой на губах. Последние путы, державшие ее на земле, порвались.

— Аннушка, Степка, идите во двор, — велела Марфа.

— Мама спит? — спросила Аннушка.

— Идите! — повторила Марфа.

— Она… — начала Настя, когда дети ушли.

— Кончилась, — ответила Марфа, — скончилась моя сестричка. За бабкой Агафьей сходите и тетей Катей, они других женщин позовут, родным обмывать и обряжать покойницу не положено. Митяй, насчет гроба распорядись.

Настя и Митяй вышли на крыльцо, переговариваясь. Она пойдет за бабами, а он к деду Федору гроб сколачивать.