Убийство в кибуце - читать онлайн книгу. Автор: Батья Гур cтр.№ 15

Когда появился кофе и баночки с соком, все уже углубились в чтение документов. Шорер предложил молоко и сахар. Ничего не спрашивая, он положил три ложки сахара в чашку Охайона и сказал:

— Вот твоя отрава. Не понимаю. Как можно пить такой сироп?

Какое-то время слышалось только прихлебывание, звон чашек и шуршание перекладываемых бумаг. Кондиционер сломался, а вентилятор, стоявший в углу, явно не справлялся со своей задачей, и в комнате становилось все тяжелее дышать. Шорер отодвинул от себя папку, переломил обгоревшую спичку, которую вытащил из коробка Михаэля, и сказал:

— Махлуф, введи нас еще раз в курс этого дела. Факты нам известны, но на совещании они не прозвучали. Будем считать, что отныне все присутствующие составляют опергруппу. Итак, определимся. Сегодня седьмое июля, а смерть случилась два дня назад. Так? — Он посмотрел на Нахари, который кивнул, допивая сок из стакана.

— Хорошо, дайте же мне сигарету, — Нахари обратился к Михаэлю Охайону, который передал ему пачку «Ноблесс» и тут же поднес горящую спичку к сигарете Махлуфа Леви. Тот занял в кресле удобную позу, чтобы произнести длинную речь.

Выражение лица Леви выдавало сосредоточенность и боль. Михаэлю стало не по себе: он понял, какие чувства борются в Махлуфе. Только позднее, преодолевая боль в затекших ногах, он осознал, что его раздражала не только прямолинейность Махлуфа и его провинциальность, но и то, что Махлуф так и не сумел доказать Нахари, что хоть чего-то стоит как следователь.

Михаэль хотел понять, чувствует ли в этой комнате кто-нибудь еще такую же неловкость и напряженность, как он, однако на лицах присутствующих ему не удалось прочесть ничего подобного. Он решил, что будет всех слушать очень внимательно, и постарался не обращать внимания на сильное сердцебиение, которое начиналось всякий раз, когда он смотрел на Леви, напоминавшего ему младшего брата матери, умершего от инфаркта, выполняя секретное задание в Брюсселе. Михаэль его очень любил, дядюшка всякий раз приходил ему на помощь в трудной ситуации. Сейчас он еле сдержался, чтобы не улыбнуться от воспоминаний о веселых беседах с дядюшкой Жаком, о рассказанных им анекдотах.

Жак относился к тем холостякам, про похождения которых в семьях складываются мифы. Сам он никогда не хвастался этим, но на любое семейное торжество всегда приходил с новой избранницей. Когда он ее представлял семейству, то складывалось впечатление, будто только ее он удостаивал такой чести. Это от него Михаэль научился нависать над женщиной и заглядывать ей в глаза так, что женское сердце неизменно таяло. Всякий раз, когда Михаэль затевал новую интрижку, в ушах у него всегда звучали поучения Жака на этот счет. Больше всего дядюшке нравилась фраза, услышанная им однажды от какого-то юмориста: «Будь мужчиной — унизь себя сам! Если ты, Михаэль, будешь следовать этому совету, — добавлял он, — то никогда не совершишь ошибок. С такими глазами, стройным телом и выразительным ртом, доставшимся тебе от отца, ты далеко пойдешь, если научишься унижать себя сам — но не слишком». На последнем слове Жак разражался безудержным смехом, который, как сейчас решил Михаэль, был совершенно не похож на смех Махлуфа — ведь в глазах Леви никогда не появлялись озорные огоньки и он ни разу не позволил себе просто посмеяться. Объясняя эту фразу, Жак не раз говорил Михаэлю, что «унижать себя — это всего лишь не относиться к себе слишком серьезно».

Жак тоже носил золотой перстень на мизинце правой руки и крутил его, когда делал Михаэлю очередное внушение. Отец Михаэля умер, когда он был еще ребенком, и матери приходилось порой приглашать своего брата, чтобы тот вместо отца проводил с сыном воспитательную работу. Например, когда он подолгу отказывался есть после смерти отца, или когда хотел поступить в интернат в Иерусалиме, или когда исчез из дома на двое суток и объявился аж в Эйлате.

Жак умер через год после того, как Михаэль развелся. Пока он был женат, они встречались с Жаком раз в месяц, выбрав для своих встреч рыбный ресторанчик, в котором Жак был постоянным посетителем. Жак никогда не критиковал Ниру и относился с должным уважением к ее родителям, Юзеку и Феле. При первой же встрече ему удалось растопить сердце Фелы, воздав должное ее фаршированной рыбе и попросив добавку компота, которым она очень гордилась. Но окончательно покорило сердца Юзека и Фелы, которые поначалу с недоверием отнеслись к своему зятю, то, что Жак был легок в общении, никогда не смущался и отличался изысканными манерами. Появившись в их доме в первый раз, он вел себя за столом так, как будто бывал неоднократно в домах богатых ювелиров польского происхождения. Когда Жак появился у Михаэля и Ниры по случаю рождения Иувала на четвертом месяце их семейной жизни, Михаэль увидел, что Жак относится к его жене с удивительной нежностью. Только Жак мог заставить Ниру улыбаться от счастья и даже залиться румянцем. Он постоянно с ней флиртовал, не теряя при этом такта, никогда не приходил в дом без цветов и вообще любил у них бывать.

Жак жил в холостяцкой квартирке в самом центре Тель-Авива, откуда и совершал свои тайные набеги. Мать Михаэля боялась за его жизнь, поскольку он начал жить один, когда ему было всего шестнадцать. И даже сегодня, когда уже прошло столько лет после ее смерти, ему все слышались ее причитания по поводу «маленького братика, у которого даже жены нет, чтобы о нем заботиться». Михаэль любил своего дядю и гордился им.

Иувалу было семь, когда Жак умер, и в минуты необъяснимой грусти он просил отца рассказать что-нибудь о дяде Жаке, брал семейный альбом и радостно кричал: «Вот дядя Жак катается на лыжах с горы Хермон, а вот он занимается виндсерфингом, а вот…» Расчувствовавшись, ребенок позволял себе даже всплакнуть.

Однажды, когда Иувалу было уже четырнадцать и зашел разговор о дедушке Юзеке, он сказал:

— Дедушка ни разу не отозвался плохо о дяде Жаке, но и не горевал особо, когда говорил о нем. Даже улыбался. — Иувал вздохнул и стал рассматривать черно-белую фотографию Михаэля, сидевшего на крутом мотоцикле, обняв за талию дядю Жака и расплывшись в широкой улыбке. — Жаль, что он умер, — добавил Иувал. — Я видел тебя таким счастливым только с ним.

— Я действительно любил его, — сказал Михаэль сыну, — но я и тебя люблю не меньше. — И конец этой фразы, произнесенной на одном дыхании, прозвучал как извинение.

Жак был единственным, кто не посмеивался над тем, как Михаэль пытался опекать Иувала. На второй день после рождения Иувала Жак явился с огромным плюшевым мишкой. «Да, на ребенка я так и не решился, — тихо прошептал Жак Михаэлю, когда они стояли, склонившись над колыбелькой. — Смелости у меня на это не хватило. Так и не пойму, как вы будете за ним смотреть? Это же просто чудо! — И Жак притронулся к высунувшейся из-под одеяла ножке ребенка. — Береги его!» — И с этими словами он вышел из квартиры.

Сейчас, глядя на напрягшиеся руки Махлуфа Леви, Михаэль слышал нежность в его голосе и решил, что схожесть между этим полицейским и дядей, скорее, надуманна. Жак был единственным человеком, который поддержал его решение уйти из университета, отказаться от учебы в Кембридже, от блестящей научной карьеры, которую ему прочили все, лишь для того, чтобы ему после развода быть как можно больше с Иувалом. Жак и познакомил его с Шорером. «Мой лучший друг, — представил он его, — начальник следственного управления». С тех пор между ними установились особые отношения, маловероятные для людей, так отличающихся по званию. Коллеги относились к этому с завистью, а Михаэль знал, что за это ему нужно благодарить своего дядю Жака.