– Ну-у… – Он внезапно покраснел весь, даже уши стали малиновыми. – Ты не поймешь. Это – личное. С парнями мне и правда говорить вроде не о чем, да они меня и не интересуют.
– И на том спасибо! – оживилась я. – Стало быть, сексуальная ориентация у тебя нормальная. Это радует.
– Будешь вредничать, ничего не скажу! – насупился Слон.
– Ну, Родиончик, ну миленький! – Я погладила его по щеке. – Ну пожалуйста, а то я немедленно умру от любопытства! Чем мы тебя привлекаем? Тамарка напивается каждый раз в зюзю, Лизка – зараза, каких мало, я…
– А ты что? – прищурился Слон.
– Да я тоже не подарок, – честно ответила я, – у меня характер плохой, это все знают.
– Зато вы все красивые, – вздохнул он, – а я красивых девчонок люблю.
– А там, где ты работаешь, красивых нету? – Какой-то чертик заставлял меня подначивать Слона.
– Да куда там! – махнул он рукой. – Сидят все нечесаные, в очках каких-то несуразных, косметики никакой, одна вообще ногти постоянно грызет! Так, говорит, думается легче! А мне нравится, чтобы в женщине все было красиво и ухоженно – маникюр там, прическа, духи хорошие… У нас в детдоме директриса была – поперек себя шире, что поставь, что положи! Морда бульдожья, глазки маленькие, рот откроет и орет полчаса, как сирена милицейская. И воспиталок подобрала себе под стать – все на нее похожие! Нагляделся я, понимаешь, на таких баб – на всю жизнь хватило!
– Ну, орать-то та же Лизка, к примеру, тоже неплохо умеет… – заметила я.
– А я не про Лизку говорю, непонятно, что ли?
Так ясно выразился Слон, куда уж тут не понять, не полная же я дура! Только еще не решила, что со всем этим делать. Не до того мне.
Машины впереди тронулись с места, Слону уже сигналили сзади. Я заметила, что руки его дрожат.
– Ты не нервничай, – как могла мягко, сказала я, – конечно, тяжело было в детдоме, я же понимаю…
– Откуда тебе понять? – процедил он. – И главное, ведь вертолет был один, а смен – четыре! Им просто надо было в разные смены работать, чтобы не вместе летать. Так нет же – обязательно надо было вдвоем, на несколько часов расстаться не могли!
Я подумала, как же тяжко ему было в детдоме, если погибших родителей он вспоминает чуть ли не с ненавистью.
Машины снова остановились. Слон опомнился и взял себя в руки.
– Ну так все-таки что с тобой приключилось? – спросил он спокойно.
И только было я собралась облегчить душу, как пробка рассосалась, и мы поехали к нему.
Слон вставил ключ в дверь, повернул, и брови его удивленно поднялись.
– Что за дела? Я ведь точно помню, что запирал на два оборота…
Я напряглась: за последние сутки со мной столько всего стряслось, что всякие мелкие неожиданности воспринимались с испугом – как предвестие крупных неприятностей.
Слон, однако, открыл дверь и решительно вошел в прихожую.
Там горел свет.
– Кирюха, ты вернулся, что ли? – крикнул он в глубину квартиры.
В ответ донеслось что-то нечленораздельное.
Слон толкнул ближайшую дверь, и я увидела небольшую типовую кухоньку, довольно аккуратную, но безликую, как бывает там, где не чувствуется присутствие женской руки – все вроде лежит на своих местах, ничего не разбросано, но нет никаких милых мелочей, которые делают помещение человеческим жильем, – ярких прихваток, салфеточек и прочей необязательной ерунды.
Впрочем, все это я заметила во вторую очередь.
В первую очередь невозможно было не заметить огромного мужика, который сидел за столом ссутулясь, – широченные плечи, обтянутые серым свитером грубой домашней вязки, бычья красная шея, выглядывающая из ворота, нечесаные буйные рыжеватые волосы…
Перед этим мужиком стоял граненый стакан и две бутылки водки – одна пустая, другая только что начатая.
«Ну вот, – подумала я обреченно, – только этого алкаша мне не хватало для полного счастья…»
Кирилл поднял голову, и я увидела его лицо.
Это лицо напоминало разрушенный дом, из которого давно выехали жильцы, – такая на нем была написана пустота и безнадежность.
– Родька, садись, выпей со мной… – прорычал здоровяк низким, рокочущим голосом. – Ох, ты с девушкой… девушка тоже пускай выпьет… ребят помянуть…
– Каких ребят?! – переспросил Слон. – Объясни толком, что случилось? Ты когда вернулся? Что с матерью?
– С матерью порядок… – выдохнул Кирилл и плеснул в свой стакан водки. – С матерью полный порядок… – Он провел по глазам тыльной стороной руки и уронил на стол огромный кулак, густо поросший короткими рыжими волосками. – Спасла она меня, Родька… а ребята… – и он хрипло застонал.
– Да объясни, наконец, в чем дело!
– Сядьте, выпейте со мной! – потребовал Кирилл.
Слон взглянул на меня выразительно – мол, так надо, – достал из шкафчика два таких же граненых стакана, налил один до половины, во второй плеснул на палец и пододвинул ко мне. Потом он протянул руку к холодильнику, поставил на стол открытую банку крупных маринованных огурцов.
Я опустилась на простой деревянный стул и вздохнула.
Слон поднял свой стакан, вопросительно взглянул на Кирилла.
Тот хрипло выдохнул:
– Не чокаясь! Пусть море будет им могилой…
Он опрокинул в свою глотку полный стакан, не поморщившись и не закусывая. Слон, то есть Родион, тоже выпил, умело, но без удовольствия. Я сделала вид, что пью, но отставила стакан, не пригубив водку, – только не хватало сейчас напиться!
Еще я успела подумать: где, интересно, они в наше время достают такие граненые стаканы?
– Ну скажи, наконец, что стряслось? – настойчиво повторил Слон, достав из банки огурец и захрустев им.
– Ну, ты знаешь – три дня назад телеграмма мне пришла, что с матерью плохо. Я все бросил, ребят оставил на лоханке, а сам полетел в Ангарск… к нам, ты знаешь, прямого самолета нет, пока добрался – уж не думал ее в живых застать… Однако, когда добрался до дома, гляжу – она меня встречает, ничего, живая, только глаза прячет… Я – так и так, что случилось, почему телеграмма?.. А она только вздыхает, говорит – сердце, мол, прихватило, дышать невозможно, а как ты приехал, так сразу же и полегчало… Ну, я денек с ней побыл, достал билет и обратно полетел. Добрался до Лебяжьего, а лоханка наша накануне вечером затонула, никто не спасся… все ребята погибли – и Леха, и Димка Козырь, и Степаныч, и Петруха Горелый… а ведь я с ними сколько вместе кантовался!.. – Кирилл застонал, как раненый зверь, и налил себе еще водки. – Вот и выходит, что мать меня своей телеграммой от верной смерти спасла! – проговорил он, выпив водку, как воду.
– На то она и мать!.. – сочувственно отозвался Слон.