Край - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Строгальщиков cтр.№ 28

Он вышел чуть вперёд, повернулся лицом к генералу и начал снимать. Панорама места действия уже была на плёнке, поэтому он снял в стык средний план генерала и его окружения, потом крупно — лицо Гарибова, чуть сбоку, чтобы мегафон не заслонял губ говорившего; как перебивка — три фигуры на фоне бронетранспортёра, общий план внимающей толпы боевиков, затем крупнее — только лица, нужна была реакция слушателей: насупленные брови пожилого, восторг и обожание в глазах вооружённого мальчишки, суровое достоинство солдата на лицах людей средних лет… Лузгин почти не слушал, о чём по-русски говорил Гарибов, при монтажном видеосюжете речь была не важна, и ещё он надеялся, что после митинга запишет с генералом эксклюзивный синхрон, так что плёночку бы надо экономить. Он заснял три коротких портретных плана солдат, стоящих возле «бэтэра», и снова только Храмов посмотрел ему в глаза сквозь объектив. Нужен был ещё хороший завершающий кадр, лучше бы откуда-нибудь сверху, и он почти бегом приблизился к бронетранспортёру и вскарабкался на него, зажав в зубах ремешок телекамеры. Утвердившись на башне, Лузгин общим планом слева направо спанорамировал митинг, зафиксировал кадр на группе командиров у крыльца, сосчитал про себя до пяти и тронул рычажок трансфокатора, плавно приподнимая камеру — так, чтобы в конце наплыва во весь экран показать шевелящийся флаг со скрещенными саблями. Снято, сказал себе Лузгин и лихо спрыгнул с бронетранспортёра. Он приземлился рядом со старлеем и чуть не рухнул мордой вниз — забыл, дурачина, что не тридцать и даже не сорок, ноги слабеют, а брюхо растёт, но Елагин успел прихватить его за плечо пуховика. Лузгин машинально пробормотал: «Спасибо» — и направился к Махиту, кивком головы обозначив, что уже закончил.

— Снимайте дальше, — тихо приказал ему Махит.

— Да снято всё, — ответил Лузгин. — Нормальный сюжет получился.

— Я сказал: снимайте!

— А интервью?

— Снимай!

— Как скажете, — Лузгин пожал плечами.

Он опять вскинул камеру к лицу и стал делать вид, что снимает. На профессиональном жаргоне операторов это называлось «крутить американку». Давным-давно, ещё в эпоху больших киноплёночных камер, таким приёмом пользовались при съёмках второстепенных сюжетов, когда требовались пять коротких планов и не больше, киноплёнка была на вес золота, но не хотелось обижать «объект», для которого визит телегруппы был ярчайшим событием всей жизни, а потому набивший руку оператор, отсняв необходимое, подолгу танцевал вокруг «объекта», тарахтя пустой кассетой кинокамеры, пока тот не натешится общим вниманием и не выдавит на-гора кодовую фразу: «Прошу к столу». Вот и сейчас Лузгин водил камерой в разные стороны, в основном разглядывая лица, как в бинокль. Он нашёл того молодого, что обозвал его собакой — щербатое неумное лицо и гнилые зубы вкривь и вкось; Лузгин не удержался и нажал кнопку пуска, запечатлев на плёнке это непривлекательное зрелище — такая вот репортёрская месть. Потом он развернулся и стал рассматривать Гарибова.

Тот говорил по-русски почти без акцента: по слухам, был афганец, из северных, закончил «кадетку» в Екатеринбурге и общевойсковое в Перми, вяло дрался с талибами под знаменем Дустума, во времена глобальной южной заварухи ушёл с полком в Таджикистан и там исчез из виду, а прошлым летом, по оперативным данным, командовал полномасштабным наступлением под Ишимом и лично водил накурившихся «духов» в лобовые дикие атаки. Никто не знал Гарибова в лицо, говорили, что он ярый правоверный и не разрешает себя фотографировать или снимать на видео. Разглядывая полное лицо и непроницаемые тусклые глаза, Лузгин подумал: мне ведь могут не поверить, что я заснял неуловимого Гарибова. Поди-ка докажи, что этот мужичонка и есть гроза и ужас зоны, объект бесплодных поисков спецназа и ненависти местных партизан. Был слух, что ранен в руку, левую, и там теперь прилажен дорогущий импортный протез, но вот же держит в левой руке мегафон, и непохоже, что она искусственная. А может быть, что и не генерал Гарибов вовсе: Махит заправил ему лакомую «дезу», зачем-то нужно это бандюгам, а ежели нужно, то Лузгина отпустят после митинга, ведь должен кто-то — лучше автор, это убедительнее — Доставить кассету в Тюмень, Москву и далее. Красиво говорит, мерзавец, отметил про себя Лузгин, прислушиваясь к металлическим словам из мегафона. Витиевато слишком, по-восточному цветасто, однако не откажешь в эмоциональной убедительности и даже в некой логике, в чувстве собственной правоты.

— Да пребудет с нами мир! Да умоются кровью неверные. Велик Аллах, и хвала исламу! — Человек в чёрной шапке опустил мегафон, и чьи-то руки приняли его и убрали из кадра. Вокруг кричали и стреляли в воздух, и Храмов вздрагивал и жмурился, и старший лейтенант Елагин наклонился вправо и что-то сказал ему на ухо; Храмов снова зажмурился и несколько раз мелко кивнул головой.

Гарибов вразвалку сделал три шага вперёд, сближаясь с пленными у бронетранспортёра. Он помассировал левую руку, уставшую от тяжести мегафона, и пальцем поманил к себе Потехина:

— Иди сюда, солдат.

— Снимать, — сказал Махит, подталкивая в спину Лузгина.

— Где Асат? — громко крикнул Гарибов. — Иди сюда, Асат. Стань рядом.

Из толпы моджахедов вышел парень в военном новеньком бушлате, коротковатом в рукавах, и Лузгин узнал узу-новского брата, что сидел вчера на табуретке в белой рубашке у двух завёрнутых в простыни тел, — длинного и покороче, и мышцы на лице Лузгина сделались будто чужие. Он сразу понял, что сейчас произойдёт. Рука сама упала с камерой, едва не выпустив её, и Махит сказал ему прямо в затылок:

— Жить хочешь? Снимай.

Асат, брат Узуна, встал рядом с Гарибовым. Человек в кудрявой чёрной шапке правой рукой обнял его за плечи.

— Это он, — сказал Гарибов, — он убил твоего брата, он убил твою мать.

— Да, — сказал Асат.

— Это он? — Гарибов повернул голову и посмотрел в объектив Лузгину. — Тебя спрашиваю: это он? Ты ведь там был, ты видел, говори! Он стрелял, этот снайпер?

Махит несильно стукнул кулаком ему между лопаток.

— Я же снимаю, не мешайте, — сказал Лузгин.

— Тебя спрашиваю: он стрелял? — Гарибов смотрел ему прямо в лицо, и Лузгин понял, что ему не отвертеться, не спрятаться за объектив, и надо отвечать. Он опустил телекамеру и сказал:

— Я не знаю.

— Ай, врешь, собака, — с улыбкой произнёс Гарибов.

— Не вру, — помотал головою Лузгин. — Откуда мне знать? Я на кухне сидел.

— Иди сюда, — сказал Гарибов.

— Я стрелял, — сказал Потехин.

— Повтори.

— Я стрелял.

— Молодец, — сказал Гарибов и покрутил рукою по-восточному. — Ты — солдат, ты — не трус, уважаю. А ты трус, журналист. Ты не мужчина. Ты на кухне сидел. — Вокруг засмеялись, и стоявший рядом моджахед плюнул Лузгину под ноги, поскрёб тыльной стороной ладони у себя под подбородком и снова плюнул, наклонившись и выпрямившись. Лузгин откуда-то знал, что это означает, но ему уже было всё равно.