Кремль 2222. Строгино - читать онлайн книгу. Автор: Олег Бондарев cтр.№ 64

«Забиваешься… Забиваешь… Ради чего?»

Громобой с трудом поднял руку, насколько мог, и преданный «Рекс» тут же нырнул вниз и прильнул к нейромантской ладони. Обшивка био была нестерпимо горячей, но бородач, стиснув зубы, вытерпел исходящий от питомца жар.

– А ведь ты мог сожрать меня там, во время схватки с другим нейромантом, – сказал Громобой тихо.

Глаза его заблестели, и вниз по щекам устремились, оставляя влажные дорожки, предательские и крайне редкие мужские слезы. До встречи с Игорем нейромант не задумывался, насколько же он одинок, но теперь, когда судьба развела их с новым товарищем, стаббер почувствовал в груди новую нестерпимую, жгучую пустоту. Подобное бородач испытывал, когда понял, что Бо больше нет. Тогда он тоже не сдержал слез, и тоже возникла пустота, которая не заросла до сих пор. А теперь пустоты в нем стало две, и, казалось, он попросту испустит дух, не справившись с этой вдвое возросшей горечью.

Громобой не соврал, когда говорил, что ждал дочь: он почему-то не сомневался, что Бо принесет ему именно девочку. Но в глубине души стаббер, как и всякий мужчина, конечно же, мечтал о прямом наследнике. И потому к дружиннику Игорю, молодому, горячему, но честолюбивому, Громобой со временем невольно начал относиться как к сыну, которого у него так никогда и не было.

«И не будет», – без сомнений изрек нейромант про себя.

Бородачу оставалось только надеяться, что Игорь, воссоединившись с побратимом, без особых проблем вернется в Кремль. Если б они не нашли Захара, нейромант никогда не осмелился бы бросить юного дружинника. Но теперь Громобой, по его собственному мнению, стал третьим лишним. Захар, судя по рассказам Игоря, приглядывал за ним с самого детства, так нужна ли выросшему «мальку» еще одна нянька?

«И вот ты снова стал не нужен, стаббер Гром. Осознавать это, конечно, не очень приятно, но, с другой стороны, чего еще ты ждал? Или всерьез помышлял отправиться с ними в Кремль и исполнить вашу с Бо мечту… только без самой Бо?»

Нет, разумеется, без жены ему в крепости делать нечего. Ради нее одной он мог стерпеть косые взгляды и недоверие окружающих… да, в принципе, любые неудобства – ведь наградой за стойкость служила ее чудесная улыбка.

Но без этой улыбки Кремль уже не казался городом мечты. Так, еще одна Зона, закрытая сама в себе. С тем же успехом он мог бы вернуться к Директору…

«А впрочем, какая теперь разница, что я мог бы, если уже не могу?..»

Громобой нервно усмехнулся. Что-то теплое и склизкое плюхнулось на руку. Бородач скосил глаза и увидел, что по руке стекает вниз мокрота, перемешанная с кровью.

Что ж, видно, и его час настал.

Он не жалел о том, что выскочил из дома и выстрелил в Кондрата, прикрывая безумный рывок Игоря. Не жалел, что остался стоять, чтобы проклятые маркитанты не думали даже обернуться к дружиннику. Единственное, о чем жалел Громобой – что верные пистолеты подвели его так не вовремя, и он не довел начатое до конца. В одном стволе закончились патроны, второй заклинил, и стаббер остался стоять, безоружный и растерянный – легкая добыча для беспощадных автоматов врага. Если бы не «Рекс», все бы закончилось еще там, на проспекте Маршала Жукова.

Хотя, возможно, так было бы даже лучше.

Закрыв глаза, нейромант увидел Бо. Она улыбалась ему и приветливо махала рукой, увлекая мужа за собой.

Громобой, не поднимая век, слабо улыбнулся ей в ответ самыми уголками рта.

Все, как обычно. С той лишь разницей, что теперь он, похоже, все-таки откликнется на зов.

«Иду, родная! Жди!»

А пока нейромант балансировал на грани жизни и смерти, к месту, где он лежал, медленно подбирались некие темные силуэты…

* * *

Москва двадцать третьего века медленно погружалась во тьму. И в этом не скрывалось никакой мистики, не таилось никакого наследия прошлого, связанного с кровопролитной и жестокой Последней Войной. Это был обычный ежедневный цикл. Мир как будто повторял глупым людям: «Делайте с собой, что хотите, убивайте друг друга, грабьте, насилуйте, но я не изменюсь».

Но это было обманчивое впечатление. На самом деле мир все-таки изменился. Пусть не в таких архиглобальных вещах, как рассвет поутру или закат вечером, но достаточно сильно, чтобы предки, попади они в здесь и сейчас, были бы шокированы открывшимся им зрелищем.

И Москва в ее нынешнем виде была едва ли не флагманом этой флотилии изменений; гонимый беспощадными волнами времени, этот флагман стремительно несся в бесконечность. Все, что деградировало за последние двести лет вместе с окружающим миром, теперь стремительно наверстывало упущенное. И совершенно необязательно, что новый путь развития повторит тот, который они прошли многие годы назад.

Чьи-то скрюченные пальцы скребут по асфальту. Так человек, карабкающийся по отвесной стене, ищет, за что бы зацепиться. Вот небольшой уступчик или, напротив, выбоина, кажется, довольно надежная. Пожалуй, можно ухватиться и подтянуть изможденное тело вверх… но сил слишком мало, надо передохнуть…

«Нельзя!»

Москва двадцать третьего века напоминала бесконечную полосу препятствий, которую, помимо, собственно, ее бесконечности, отличала особая жестокость к участникам забега. Тут тебя не бросали в грязь – тут ты сразу проваливался в трясину, прямо в объятья к болотнику, который мигом высасывал из тебя кровь. Этакая Мертвая Зона в миниатюре, ага.

Из мыслей в голове, помятой и окровавленной, только одна и осталась: «ползи, или умрешь». Московская Зона требует от своих обитателей постоянного движения, и они снова и снова попадаются в эту ловушку, покупаются на хитрый обман. И никто почему-то не смотрит на Кремль, разве что с ненавистью, а надо бы – с интересом. Ведь что-что, а эта крепость как стояла двести лет назад, так и стоит до сих пор. Стены впитали в себя кровь сотен воинов, однако ни у кого не повернулся бы язык назвать эту жертву напрасной – ведь ров у стен был наполнен кровью тысяч врагов.

Ты жив, не пока ты двигаешься. Ты жив, пока ты сражаешься. За себя, за своих близких, за родной дом.

Поблизости завыла крысособака, и увечный вздрогнул, но не оглянулся – только быстрей пополз. Нельзя было тратить силы на то, чтобы оглядываться, ведь их, этих сил, и без того осталось крайне мало.

«Могу не доползти…»

«Заткнись и шевелись, а не философствуй!»

Позади лежал мертвый брат. Он не дополз, умер на полпути – раны его оказались куда серьезней, чем у еще живого родича.

Из ближайших развалин на ползущего человека смотрят две пары глаз. Это вормы. Они голодны, но к еще шевелящемуся подойти боятся – вдруг это ловушка? Поэтому они терпеливо ждут, пока их потенциальная жертва наконец умрет. Живых лучше не трогать, это всякому ворму известно с младых ногтей… или чем там они трупы на части раздирают?

«Надеюсь, я вас не порадую, падальщики проклятые…» – думал увечный, снова елозя рукой по асфальту, покрытому паутиной трещин.