– Я деньги заработаю, буду с шарманщиком ходить, петь буду, – тихо говорит она.
– Я и сам себя прокормлю, – бодрится Ленька. – Возьму удочку у Федьки, рыбу буду продавать…
– А кто это Федька?
– А тот паренек, белобрысый такой, что вместе с Митричем из воды нас вытаскивал.
Динка ежится и опускает голову.
«Эх ты, паскуда!» – вспоминает она и торопливо начинает объяснять Леньке, как все это вышло, почему подумала тогда, что он вместе с Минькой и Трошкой хотел ее утопить.
Но Ленька не слушает объяснений, он по-своему понимает ее поступок.
– Что ж, ты сирота, – вздыхая, говорит он. – У тебя и сердце сторожкое, и ненависть к людям… Я не сержусь, я понимаю…
– А у тебя разве ненависть ко всем людям? – спрашивает Динка.
– Нет, был один редкий человек, – тихо говорит Ленька. – Сказывал мне – есть хорошие люди. Только сам я их не видел. А тех, что видал… – Глаза его темнеют, грудь тяжело дышит. – Вон, гляди! – срывая с себя рубаху, говорит он. – Кто это, как не люди?
Динка видит темные рубцы и вдавленные белые шрамы на его спине. Между острыми торчащими лопатками – свежая набухшая полоса.
– Кто это, как не люди? Хозяин тоже считается человеком, – надевая снова рубаху и усаживаясь рядом с Динкой, говорит Ленька.
Динка молчит, но губы у нее трясутся.
– Ты что? – спрашивает Ленька.
– Я сейчас возьму камень и убью его… – бормочет Динка.
– Кого убьешь? – с живым интересом спрашивает Ленька.
– Хозяина твоего, – задыхаясь от злобы, шепчет Динка. Ленька широко раскрывает глаза и, опрокидываясь навзничь, громко хохочет.
– Ты что, в уме? – спрашивает он и снова хохочет. – С первым человеком смеюсь, – говорит он, успокоившись и ласково глядя в злые, колючие глаза девочки. – Чудная ты, Макака… Ну, что смотришь? Ладно тебе…
– Сбеги тогда! – строго говорит Динка.
– А вот как погрузимся, так и сбегу. Мне бы только не забояться в последнюю минуту… – вздыхает Ленька.
– Не забойся! Не буду водиться с тобой, если забоишься! – сердито кричит Динка.
– Ишь ты! – говорит Ленька, но в глазах его загорается решимость. – Так сбечь? – спрашивает он вдруг, глядя в лицо Динки потемневшими от волнения глазами. – Велишь сбечь?
– Сбечь! – ударяя кулаком по камню, коротко отвечает Динка.
– Ладно. Пусть вместе со мной провалится в Волгу этот утес, пусть убьет меня на этом камне гроза, если я не сбегу! – торжественно клянется Ленька. – Вот поклялся, теперь уже не отступлю, – серьезно говорит он. – И самая лютая смерть мне не страшна!
Динка молча прижимается щекой к его плечу. Спутанные волосы ее лезут Леньке в глаза.
– Погоди, – говорит он, осторожно отодвигая девочку, – весь свет ты мне своей гривой закрыла. На-ко вот гребень, расчешись!
Динка берет у него обломок гребешка и, морщась, старается расчесать густые пружинистые кольца своих волос.
– Э, нет! – отбирая у нее свой обломок и пряча его в карман, говорит Ленька. – Я тебе железный гребень куплю!
– Купи! А разве бывают железные? – удивляется она.
– Ну как же! Я на базаре видел. Может, они, конечно, для лошадей, но и тебе в самый раз! – серьезно говорит Ленька.
– Конечно! Они же не ломаются! А когда купишь?
– Вот заработаю и куплю… Ну, пойдем пещеру смотреть! – вспоминает он.
– Где атаман спал? Пойдем.
Ленька показывает подружке глубокую яму под камнем:
– Тут ни дождь, ни гроза не достанут! А сидеть и вдвоем можно!
– Это ты вырыл, Лень? – спрашивает Динка.
– Нет, она тут и была. Я только камни повыкидал.
– Она тут и была? Значит, верно, что Стенька Разин здесь спал?
– Может, и верно.
– Конечно… Чего же ему? Подумал, подумал да и заснул… Но в песне про это ничего не поется, – задумчиво говорит Динка, заглядывая в «пещеру».
Ленька извлекает откуда-то помятую жестяную кружку:
– Вот для воды я себе припас. А теперь начну сухари здесь копить!
– А когда хозяин твой приедет? – беспокоится Динка.
– Не знаю. Сказал: еду на неделю. Может, обманул? – хмурится Ленька. – Надо мне идти!
– Ну, пойдем! Мне тоже некогда.
Назад Динка идет по доске спокойнее. Ленька протягивает ей руку.
– Ну вот и обвыкли твои глаза! – хвалит он девочку, засыпая землей и валежником доску.
– Камни положи, – напоминает Динка.
– Непременно, а то видна будет.
– Опять по краю пойдем? – морщится Динка.
– Можно прямо наверх подняться, к дачам. Тут близко. А ты где живешь? – спрашивает Ленька.
– Я… на дачах живу.
– Ну так иди прямо. Там дорожка гладкая, без колючек. Найдешь сама? – спрашивает Ленька.
Динка кивает головой и скрывается между деревьями.
– Книжку поищи! – доносится до нее голос Леньки. – Эй, слышь, Макака?
Глава 27
Дедушка Никич в своей роли
Проплутав немного между деревьями, Динка вдруг попала на хорошо утоптанную тропинку и, поднявшись выше, уткнулась прямо в свой забор.
«Вот так штука! – удивилась она. – Мы так далеко шли с Ленькой по обрыву, а здесь, оказывается, сбежать – и все!» Значит, к утесу гораздо ближе от их дачи, чем к пристани. Вот хорошо! Динка подошла к забору и хотела уже нырнуть в лазейку, как вдруг около палатки Никича раздался голос Алины:
– Дедушка Никич! А Динки так и нет!
«Я здесь!» – хотела крикнуть Динка, но, вспомнив о своем платье, решила пройти через калитку. Если Алина у Никича, то Мышка тоже, наверное, там, а может быть, и Катя. Надо снять платье и пробежать в сад – там около крокетной площадки стоит кадушка с водой. Если немного обрызгаться и свернуть платье, как полотенце, то все подумают, что она купалась. А потом можно будет незаметно положить этот узелок в самый дальний угол шкафа. Сняв платье и сунув его под мышку, она помчалась вдоль забора в одной рубашонке и, завернув за угол, остолбенела от испуга и неожиданности. Прямо навстречу ей из калитки вышла Катя.
– Ой! – шлепаясь с размаху в траву, прошептала Динка.
Но Катя не видела ее, она смотрела прямо перед собой и шла медленно, как будто не хотела идти, но все-таки шла. Лицо Кати поразило Динку: оно было такое белое, как будто с него сошел весь загар, не оставив ни кровинки даже на щеках, а зеленые глаза Кати казались такими светлыми и грустными, что Динке вспомнилась сказка о немой русалочке. Она, наверное, была такая же, как сейчас Катя. Вот так же солнце просвечивало насквозь ее кудри, и крупные кольца их сверкали, как темное золото. Лежа в траве, Динка в молчаливом изумлении провожала взглядом свою молоденькую тетку. Ах, если бы у Кати был рыбий хвост, и если бы она внезапно онемела, то ничего не могло бы быть лучше! Динка сама водила бы Катю на берег, и они вдвоем ждали бы там ее принца. Но у Кати нет рыбьего хвоста, и, наверное, она еще не совсем онемела – во всяком случае, она всегда сумеет сказать Динке что-нибудь неприятное… И куда она идет? Не искать ли «подлую девчонку», это «убоище», которое опять убежало из дому, надев самое лучшее платье? Но нет, в руках у Кати запечатанное письмо, она, наверное, хочет отправить его на пристани.