– Спасибо, он за границей, – кратко отвечает Марина.
Полина Владиславовна прижимает к себе ее локоть и хочет продолжить свои участливые вопросы, но Динка и Мышка подходят здороваться.
– Ах вы, мои милые! Ну, как вам здесь живется? – наклоняясь к девочкам, спрашивает Крачковская.
– Спасибо. Хорошо, – отвечают девочки вместе.
Гога смеется.
– Они говорят хором, как солдаты! – замечает он матери по-французски.
Марина досадливо сдвигает брови. «Надо же сделать из своего ребенка такое чучело!» – с возмущением думает она, предлагая своей гостье выпить чашку чая на прохладной террасе.
Полина Владиславовна поднимается по ступенькам и шумно падает в кресло.
– А где же Катюша? – спрашивает она. Катя в ее представлении осталась такой же шестнадцатилетней девочкой, какой была на элеваторе. – Где ваша старшая дочка? Где ваша красавица Лина? – засыпает она вопросами хозяйку.
Между тем Гога уже сидит в комнате девочек и, обводя стены оценивающим взглядом, делает небрежные замечания:
– Гм… Это картина Репина. Так называемые знаменитые «Бурлаки». Вернее, репродукция картины. – Гога снимает очки, протирает их и отходит в глубину комнаты. – Довольно плохая репродукция, между прочим. Здесь было бы лучше взамен ее повесить большую географическую карту – тогда я смог бы показать вам те страны, где я побывал.
– А где ты побывал? – усаживаясь на пол, говорит Динка.
Гога пожимает плечами и снисходительно усмехается:
– Я, конечно, мог бы обойтись и без карты, но ведь многие вещи для вас пустой звук. И мне придется раньше устроить вам нечто вроде экзамена.
Он присаживается на ручку кресла и, сняв очки, смотрит в потолок блестящими выпуклыми глазами. Динка фыркает, но Мышка не поддерживает ее; она напряженно смотрит в лицо Гоге и ждет, о чем он спросит. Ей не хочется ударить лицом в грязь и осрамиться перед гостем.
– Ну вот, например: назовите мне родину Чарлза Диккенса. Кстати, кто такой Чарлз Диккенс? – живо спрашивает Гога.
Динка бросает быстрый взгляд на Мышку; сама она не решается ответить, так как не совсем уверена в своих знаниях.
– Чарлз Диккенс – писатель. Он родился в Англии, – торопится Мышка.
– Правильно, – подтверждает Гога. – Теперь я вам могу сообщить, что мы с мамой прошлой зимой путешествовали по Англии и осматривали различные достопримечательности.
– А что вы смотрели? – с загоревшимися глазами спрашивает Мышка.
– А какие там люди? Говорят они по-русски? – искренне заинтересовываясь, спрашивает и Динка.
– Ну, люди как люди! Пьют, едят, говорят. Говорят, конечно, по-английски… Мне лично ближе французский язык, – разглагольствует мальчик, чувствуя себя как столичный артист в глухой провинции.
– Так что же ты видел в Англии, что там самое-самое интересное? – нетерпеливо спросила Мышка.
Гога высоко поднял плечи:
– Какой детский вопрос! Там все интересно! Это же передовая страна, совсем не то, что наша Россия!
– Как? Чем же они такие передовые? – взволновалась вдруг Мышка. – Если писателями… Если у них Диккенс, так у нас тоже есть! Ты, может, просто не знаешь… – язвительно усмехнулась она.
– Как я не знаю? Я всех классиков читал! – возмутился Гога.
– Хорошо. Тогда назови мне, какого ты знаешь великого русского писателя? – чувствуя себя на твердой почве, спросила Мышка.
– Пожалуйста! Лев Николаевич Толстой! «Война и мир». Великолепная вещь! Я читал не отрываясь, – уничтожающе улыбнулся Гога.
Но Мышка не сдалась.
– А еще? – упрямо спросила она.
– Ну, Тургенев, Гончаров, Короленко… Не могу же я всех перечислять! – пожимая плечами, сказал Гога.
– А, не можешь! – вдруг выскочила Динка. – Тогда и не хвались! Потому что ты врушка! Все только бл-бл-бл своим языком!
– Что это за «был-был-был»? Я тебя не понимаю, – насторожился Гога и, обращаясь к Мышке, добавил: – У тебя довольно странная сестра!
– Я совсем не странная! – взъерошилась Динка. – А вот ты так очень даже странный! И по-настоящему ничего не знаешь. Вот скажи, например, где утес Стеньки Разина? Ага!
– Утес Стеньки Разина? – Гога в затруднении потер лоб.
– Ну да! Вот о котором поется в песне! Так где он? – добивалась Динка, торжествуя победу.
До сих пор ей не удавалось вставить ни одного слова в общий разговор и ни на один вопрос Гоги она не ответила, полагаясь на сестру. А теперь сам Гога вынужден был молчать.
– Может, ты даже не знаешь атамана Степана Разина? – с насмешкой спросила она озадаченного мальчика.
– Нет, почему не знаю… Слыхал, конечно. Но вот утеса такого я не знаю… А ты знаешь? – обратился он к Мышке.
– Я никогда не была там… – мягко уклонилась Мышка и, заметив свирепый взгляд сестры, перевела разговор на другую тему: – А вот стихи, Гога… Любишь ты стихи?
– Ну как же!
Гога вскочил и, держась за спинку стула, начал четко и красиво декламировать отрывки из «Полтавы» Пушкина:
Горит восток зарею новой…
Динка, сердито посапывая, отошла в сторонку и издали пронизывала сестру колючими взглядами. Поведение Мышки ей не нравилось, она уже не была заодно с ней, с Динкой, а во все глаза таращилась на Гогу и старалась показаться перед ним очень умной.
«Ладно, ладно…» – думала Динка, но стихи, которые читал Гога, постепенно увлекли и ее. Она заслушалась, но, когда мальчик дошел до слов «он прекрасен…», а потом с тем же пафосом повторил «лик его ужасен…», Динка словно споткнулась на ровном месте; она беспокойно заерзала и снова с раздражением взглянула на темные очки и клетчатый костюм мальчика.
А Гога, закончив длинный отрывок из «Полтавы» Пушкина, уже перешел на другие стихи. Он читал их одно за другим, одно за другим… И Мышка стояла как очарованная.
– «По небу полуночи ангел летел…» – проникновенно начал мальчик.
Динка снова споткнулась на слове и, не выдержав, дернула Гогу за пиджачок.
– Подожди… По какой луночи летел ангел? Что такое луночь? – с беспокойством спрашивала она, глядя то на сестру, то на Гогу.
Те непонимающе пожали плечами.
– Какая луночь? Надо лучше слушать! – рассердился Гога.
– Что ты не даешь почитать? – возмутилась и Мышка.
Динка двинула об пол стулом.
– Нет, объясни, объясни раньше, а то буду двигать стулом! Ты сам ничего не знаешь! Ты еще раньше переврал: «он прекрасен, лик его ужасен»! Так не написано в книге! Ты несчастная бормоталка! А Мышка вытаращилась на тебя, как лягушка, и слушает! – возбужденно и капризно кричала Динка.