– Скучают… – с сочувствием говорила Динка. – А скоро, скоро сюда уже приедут люди, залают собаки, замяукают кошки… И начнется хорошая-хорошая жизнь! С собаками, с кошками, с птичками и в самом лесу! – весело говорила Динка.
Солнце поднялось выше, оконное стекло действительно потеплело, трамвай остановился на конечной остановке.
– Пошли! – бодро сказал Андрейка и, соскочив со ступенек, быстро зашагал лесной просекой.
Динка, уцепившись за карман его курточки и не попадая с ним в ногу, побежала рядом.
– Мы идем прямо туда, к нашей полянке? – озабоченно спросила она.
– Ну конечно! К пруду, к поляне. Тут недалеко! – «А вдруг все цветы кто-нибудь оборвал? Что я ей тогда скажу? Еще заплачет», – тревожно думал Андрей и, не считаясь с мелкими шажками своей спутницы, почти бежал вперед.
И вдруг Динка вскрикнула:
– Вот она! Вот она!
Из-за деревьев как-то неожиданно вдруг выступила лесная поляна, сплошь покрытая мохнатыми фиолетовыми цветами. Их было так много, что в глазах Динки и небо и земля – все слилось в одно теплое фиолетовое, полыхающее от ветерка пламя… За поляной ярко зеленела покрытая ряской вода, у берегов шелестели сухие прошлогодние камыши с коричневыми набалдашниками.
Динка бросилась к цветам, раскинула руки:
– Здравствуйте, здравствуйте! Мохнатенькие, пушистые! Мы к вам в гости приехали!
Динка присаживалась на корточки, зарывалась лицом в цветы, смеялась и что-то приговаривала. Белый передник ее покрылся зелеными и желтыми полосами, в башмаки набилась сырая земля. Динка сбросила их и в одних чулках бегала по берегу пруда, рвала охапками цветы…
Андрей, присев на пенек, молча, с любопытством наблюдал за своей подружкой. Он был доволен, что цветы оказались на месте и что он ничего не преувеличил, когда обещал ей фиолетовую поляну. Все это было хорошо, если б не тайная тревога, что завтра в училище классный надзиратель потребует у него записку, почему он не был на уроках, что узнает отец. Андрейка вынул перочинный ножичек, выстрогал себе палочку, срезал камыш. Среди фиолетовых головок цветов неутомимо мелькали белые крылышки передника…
Андрей вдруг подумал, что этот день в его жизни совсем не будний, а праздничный, и если б ему снова пришлось решать вопрос – ехать или не ехать на эту поляну, он даже не стал бы раздумывать!
Набегавшись, Динка вытащила из своего ранца два ломтя хлеба, намазанного сладким хреном; Андрей взял из дому бутерброды с колбасой… Поделившись поровну, они оставили крошки для птиц, с трудом нашли Динкины башмаки, кое-как напялили их на мокрые чулки и с огромными охапками цветов медленно побрели к остановке трамвая.
Прощаясь с поляной, Динка долго пятилась задом, кланяясь и повторяя:
– Спасибо вам! Спасибо!
Из Пущи-Водицы Динка вернулась сияющая, с огромной охапкой цветов.
– Берите, берите! – кричала она с порога. – Берите их от меня! Я уже совсем объелась ими! Ох, Мышенька, я, наверное, и сама вся фиолетовая! А в глазах у меня все голубое, желтое, зеленое… И такое теплое, мохнатенькое…
Динка требовала, чтобы все прикладывали цветы к губам, щекам, и спрашивала:
– Вкусные, да? Я чуть не съела там всю поляну!
– Да где же ты была? – беспокоились домашние, с недоумением глядя друг на друга.
Динка, почуяв опасность, поторопилась выкрутиться:
– Нигде я не была. Мне один мальчик дал. Просто он шел с цветами, а я шла без цветов. И он сказал: «Девочка, я вижу по твоим глазам, что ты очень хочешь цветов!» А я сказала: «Да». Ну, он и дал мне эти цветы!
– Сказка про белого бычка, – усмехнулся Вася.
– А может, и правда? – нерешительно предположила Мышка.
– Неправда, – резко сказала Алина. – Правду она скажет только маме.
– Она и мне скажет, и тебе скажет, и Мышке, только не стойте у нее над душой, – тихо сказал Леня, отводя в сторону сестер. – Что вы, не знаете ее разве? Не спрашивайте, и она скажет сама!
– Мама, – говорила, засыпая, Динка, – давай летом снимем дачу в Пуще-Водице! Я ездила туда с нижним мальчиком, он очень хороший мальчик, его зовут Хохолок… И он сказал: «Хочешь, я покажу тебе фиолетовую поляну?» А я сказала: «Да». И мы поехали и привезли цветы… Это цветы «сон», и мне от них хочется спать…
На другой день, встретив Андрея, Леня сказал:
– Это ничего, что ты свозил мою сестру за цветами, только следующий раз ты так не делай.
– Она очень просила… – смутился Андрей.
– Ну, это она умеет! Она что хочешь выпросит, а ты не поддавайся. А то она как повадится с тобой ездить, так только и будешь кататься!
Глава 14
Послание Волги вихрастой девочке Динке
Но Динка и не думала никуда ехать. Еще не отцвела в ее глазах фиолетовая поляна, как новое сказочное чудо произошло в ее жизни. Случилось это так.
Под вечер, когда Алина ушла к подруге, а Мышка сидела в ее комнате и, заткнув пальцами уши, читала Диккенса, почтальон принес письмо; оно было адресовано Динке.
– Ого! – сказала Марина, взвесив на руке конверт. – Вот так письмо! За семью сургучными печатями да в двойном конверте… Это от Никича.
Динка разорвала конверт и вытащила большой лист, исписанный печатными буквами.
Сверху стояло:
ЧИТАЙ САМА
– Ну, значит, тут какой-то секрет. Иди в свою комнату и читай сама, – сказала Марина.
Динка пошла, села на свою кровать и, положив на колени лист, начала читать.
«Здравствуй, друженька моя Динка!
Пишет тебе твой старый дед Никич.
Получив твой наказ, приоделся я по-праздничному и пошел к матушке Волге…»
Руки Динки задрожали. Слезы часто-часто закапали на лист…
Вот что писал дальше Никич:
«…Подошел я к берегу… А она, сердечная, пенится, хлопочет. Только-только ото льда освободилась, гонит последние льдины по течению и шумит на них, сердится… Ну, думаю, вот уж гость не вовремя… Ан нет! Приплеснулась она вдруг близехонько к бережку и навроде золотой рыбки спросила:
– Чего тебе надобно, старче?
Поклонился я тут низко-низко:
– Поклон тебе, матушка Волга, от вихрастой девочки Динки. Помнишь ли ты ее?
Всколыхнулась желтенькая водичка, набежала, как слеза, на песок:
– Я всех мальчиков и девочек помню, а твою вихрастую не раз купала, и на утесе ее видала, и пароходом ей из Казани ее друга Леньку везла… Жива ли, здорова ли Динка?
– Жива и здорова она, матушка Волга, только плачет, по тебе скучает, и водичку твою желтенькую поминает, и во сне на утесе сидит, пароходы твои в плаванье провожает… Что велишь передать ей, матушка?