С первого взгляда Ник решил, что Ирен и Анна преувеличили отцовскую слабость. Конечно, плечи его ссутулились, он исхудал, так и немудрено — возраст берет свое. В конце концов, он родился в год битвы на Сомме
[10]
, а первым его серьезным воспоминанием о событиях в мире была новость о том, что Говард Картер нашел могилу Тутанхамона, в 1922 году. Одевался он почти так же, как и шестьдесят лет назад — мешковатый твидовый пиджак и вельветовые брюки, в растянутых карманах кардигана — трубка, спички и кисет с табаком. Курение и поездки в археологические экспедиции — то в долины Северной Африки, то на равнины Восточной Азии — сморщили отцовское лицо, словно налетевший ветер — поверхность реки. Все еще густую шевелюру песочного цвета посеребрила седина, зеленые глаза увеличены очками, Ник обратил внимание на захватанные пальцами и заляпанные жиром стекла.
И только когда старик прошел из гостиной в столовую, сын заметил, как неустойчивы его шаги, каким неровным стало дыхание. По пути отец опирался о спинки стульев и дверные косяки, будто удивляясь собственной беспомощности. Внезапно Ник понял, что Треннор и в самом деле не место для одинокого старого человека. Кроме запутанной планировки и слабого отопления существовали еще загнувшиеся по краям ковры, особенно те, что на лестницах, и крутые ступеньки в погреб. Куда ни глянь — всюду разруха: покосилась мебель и обтрепались занавески, запылились ящики с римскими монетами и фрагментами древних черепов, выцвели фотографии и потрескались восточные вазы — остатки семейного имущества. Все вокруг, казалось, кричало о том, что пришла пора что-то менять.
Но до поры до времени замечать этого не стоило. В конце концов, они собрались, чтобы отметить пятидесятилетие Эндрю. Пру испекла пирог, накрыла стол, потушила овощи и поставила мясо в духовку. Семья собралась, чтобы есть, пить и веселиться — если получится. Сам именинник особой радости не выказывал. Так же как и Бэзил. А вот сестры нарядились: Ирен — в свой самый красивый комплект из блузки и юбки, Анна — в опасно натянувшиеся белые брюки и ярко-красный свитер, такой открытый, что на одном плече все время виднелась лямка бюстгальтера.
Во время обеда за столом царило праздничное настроение, хотя и немного натянутое. Эндрю притворился удивленным при виде Ника, обрадованным — при виде подарков и благодарным — за устроенный ему юбилей. Анна болтала и смеялась слишком много, Бэзил — слишком мало. Ирен ловко обводила беседу вокруг подводных камней. А Ник просто наблюдал за отцом, который, похоже, еще внимательнее наблюдал за каждым из детей.
И при этом не забывал опрокидывать рюмку за рюмкой. Виски подали еще до именинного шампанского. За обедом Майкл не ограничивал себя в вине. А когда трапеза уже подходила к концу, откупорил бутылку портвейна. К тому времени его внимание стало совсем рассеянным, а молчаливость уступила место разговорчивости.
— Перед обедом мы выпили за Эндрю, — провозгласил он. — А теперь я хочу предложить еще один тост. Ваша мама была мне хорошей женой. Я очень любил ее и сильно по ней скучаю.
— Как и мы, папа, — отозвалась Ирен.
— Знаю, моя девочка, знаю. Выпьем же в память о ней. Ей бы понравилось, что мы наконец собрались. Что семья снова вместе, хоть и ненадолго, здесь, в Тренноре.
Ник мог поспорить, что если бы отец не сказал, а написал последние четыре слова, их, несомненно, следовало бы подчеркнуть.
— За вашу маму!
Звякнули бокалы, все сделали по глотку портвейна. Следом Ирен, будто бы случайно, однако весьма к месту, вспомнила смешную историю из детства. Как-то в выходные Эндрю взял ее покататься на мотоцикле, к вящему ужасу отца. Ирен со смехом вспоминала, как он кричал: «Господи, Эндрю, чем ты вообще думал?!» Мама, покривив душой, заявила, что это она разрешила детям прокатиться, чем смягчила гнев мужа, но позже строго призвала и сына, и дочь к ответу. Обычное семейное воспоминание — всем знакомое и все-таки интересное. Однако случай-то произошел в Оксфорде, внезапно вспомнил Ник. Ирен тщательно выбрала историю — отметила деликатность матери, намекнула на безответственность Эндрю и напомнила всем об их втором доме, который они, как только пришло время, оставили легко и без сожалений.
Рассказ был окончен, в воздухе звенело напряжение. Ирен предупредила Ника, что собирается поднять вопрос о витраже за чаем, когда все члены семьи, а в особенности отец, станут более благодушными. Однако не исключено, что старик после порядочной дозы алкоголя, напротив, станет более желчным и раздражительным. Ник не ждал бы так долго. Но и не желал начинать неприятный разговор самостоятельно. Да, похоже, следующие несколько часов будут не из приятных.
Обед был окончен. Отец удалился в гостиную — подремать у камина. Ирен и Анна пошли на кухню, к ним присоединился Бэзил. Эндрю с Ником отправились погулять. Стоял пасмурный, будто подернутый дымкой, пронзительно холодный январский день — солнце тускло освещало голые ветви деревьев, с востока порывами налетал сырой пронизывающий ветер, принося запах речной воды и бестолковые крики чаек.
— Перед тем как ты появился, — начал Эндрю, — отец интересовался, не приехал ли его внук. Все-таки мой день рождения и всякое такое.
— Мы все были бы рады видеть Тома.
— Все — это точно. В особенности я. Увы. Отец не сказал впрямую, однако косвенно обвинил меня в отсутствии Тома. Я понял. По глазам. У него всегда для меня готов такой… особенный взгляд. Презрительный.
— Брось, Эндрю. Это неправда.
— Да ну?
— Ни один из внуков не приехал.
— Да. Но Лора — девочка, а Зак — внебрачный ребенок. Они не считаются. Том — другое дело. Единственный сын старшего сына. Отец видит его наследником. Если не считать того, что почти его не видит. Так же как и я. Все могло бы быть иначе, если б ты или Бэзил… — Эндрю пожал плечами. — Сам понимаешь.
— Женились и завели детей?
— Ага. Особенно мальчиков. Наследников фамилии.
— Думаю, Том и один справится.
— А я об этом узнаю?
— Конечно. Он просто… взрослеет. В его возрасте и я не был образцом послушания.
— Это точно, — усмехнувшись, кивнул Эндрю.
— Да и отец наверняка тоже, — заметил Ник.
— Скорее всего. Но вряд ли он посвятит нас в подробности. А нам важно не его прошлое, а его будущее. И наше. — Эндрю оглянулся назад, на дом. — Я выкарабкаюсь, если наш план сработает. Я уверен, что выкарабкаюсь.
Окно кабинета Майкла Палеолога выходило на газон с боковой стороны дома. Тут же имелась дверь, открыв которую можно было шагнуть прямо на траву, не обходя все здание, чтобы выйти из парадного выхода. Когда братья брели обратно вдоль окаймляющей газон живой изгороди, Ник уловил краем глаза какое-то движение: будто кто-то открывал или закрывал дверь кабинета. Двойной сюрприз: во-первых, Ник был уверен, что отец все еще спит, во-вторых, та дверь никогда не открывалась зимой, даже проход к ней был обычно завален стопками книг.