Всадник с улицы Сент-Урбан - читать онлайн книгу. Автор: Мордекай Рихлер cтр.№ 119

Раввин Довид Польски, которого семейство Хершей почитало как святого, тощенький узкоплечий старичок с бледным, даже пепельным лицом, водянистыми голубыми глазами и чахлой желтовато-седой бороденкой, закончив чтение, прошелестел тапочками к своему месту на диване. Этакий хитренький полевой мыш. Укоризненно бедный на фоне благополучной обеспеченности Хершей, в рубашке с засаленным воротничком, углы которого загибаются, и с потрепанными манжетами рукавов он теперь приходил каждый вечер всю неделю, вытирал рот огромным влажным платком и проповедовал Хершам, каждый из которых в его присутствии просто млел.

— Пришел ко мне однажды человек и попросил, чтобы я съездил в Нью-Йорк к цадику [333] , спросил, что ему делать с отцом: отец умирает. Дал он мне денег на авиабилет, и я поехал в Бруклин, поговорил с цадиком, вернулся и сказал тому человеку, что цадик велел молиться — ты должен молиться каждое утро. Молиться? — переспросил тот человек. Ну да, каждое утро. Ну, он ушел и каждое утро перед уходом на работу стал читать молитвы, чего раньше не делал годами. Потом однажды утром он пошел на встречу с гоем, финансистом, жившим за городом, где отель «Маунт Ройяль». Ему с этим гоем надо было договориться насчет кредита на нужды бизнеса. Гой велел ему явиться в девять часов ровно. Тогда, мол, я постараюсь тебя принять, а вообще-то я человек занятой. Ну ладно. Но тот человек проспал, а когда встал, понял, что, если еще и на молитвы время потратит, опоздает наверняка. И не видать тогда ему кредита. Но все равно он молился, а когда добрался до отеля и пришел к финансисту в номер, гой был в ярости, он кричал, орал: это что такое! ты заставил меня ждать! Кто кому нужен — я тебе или ты мне? Тогда тот человек рассказал, что у него умирает отец и его цадик велел ему каждое утро молиться. Вот он и молился, поэтому опоздал. Ты хочешь сказать, спросил его гой, что даже с риском лишиться кредита и потерять свой бизнес ты все равно опоздал, чтобы ни одного утра не прошло без молитвы за отца? Ну да. В таком случае, сказал гой, дай мне пожать твою руку, потому что такому человеку, как ты, я могу доверять. Одолжить деньги такому человеку — истинное удовольствие.

Все Херши сидели и слушали, просветленные. Один Джейк был не со всем согласен и, ткнув локтем дядю Лу, говорит:

— Насчет того, что молитвы помогают при получении кредита — это мы поняли, но что потом сталось с его отцом?

— Вы знаете, в чем ваша проблема, молодой человек? Вы ни во что не вьерите!

И раввин Довид Польски, видимо имея в виду Джейка, продолжил:

— Иногда молодые люди оспаривают закон. В нем, дескать, совсем нет здравого смысла… сплошные предрассудки… Вы такого рода молодых людей тоже знаете, я уверен. Почему, например, — они спрашивают, — мы не должны есть дары моря?

Дядя Лу не преминул шепнуть Джейку:

— Это он о твоей сестре Рифке с ее диетой из морепродуктов.

— Каких еще…?

— Да как увидит продукты, съедает их целое море!

— Почему, — вопрошал в это время раввин, — мы не должны есть крабов или омаров? Отвечаю вопросом: почему гои так разбегались по психиатрам? Что ни утро, они бегут к очередному психоаналитику. Отчего это? Так вот: недавно научно доказали, даже в журнале «Тайм» об этом статья была, что, если будешь есть морских гадов, можешь просто-напросто сойти с ума. Вот они все и психеют.

— Джейк! Это тебя, — сказал дядя Джек, протягивая трубку аппарата, установленного на кухне.

— Кто?

— Начальство! — ответил тот, преувеличенно подмигнув.

— Пожалуйста, закрой дверь с той стороны, — попросил Джейк, прежде чем поднести трубку к уху.

Это была Нэнси, заботливая, полная сочувствия.

— Я ждала звонка вчера весь вечер. Что же ты?

— …Да нет, честно-честно, со мной все в порядке.

— И совершенно не обязательно передо мной бодриться…

— Что меня больше всего смущает, так это то, что все это похоже на семейный праздник. Я совсем не страдаю. Чудесно провожу тут время.

Целыми днями до поздней ночи Джейк сидел с Хершами, удобно зажав между ног бутылку «Реми Мартена», и так его удивляли и радовали все их выходки, каждый жест и слово, что он не мог даже толком скорбеть по отцу. Чувствовал себя младенцем в колыбели и уж никак не сиротой. А еще он ощущал себя этаким Рипом ван Винклем [334] навыворот, вернувшимся в прежний, невинный и упорядоченный мир, который он ошибочно считал давно исчезнувшим. Мир, в котором все ходят под Богом, внимательно во все дела вникающим. Где всё, Им задуманное, крутится без сучка и без задоринки. Где нужен даже Холокост, потому что в конечном счете он и привел к созданию Государства Израиль. Где слова «Джентльмены, за Королеву!» означают тост за Елизавету II, а не начало дискуссии о творчестве Энди Уорхола [335] . Где баян был музыкальным инструментом, а не устройством, применяемым, чтобы пускать по венам героин; травка была просто травой — ну, в крайнем случае приправами для куриной лапшички; да и лагерь — всего лишь местом, где отдыхают на природе бойскауты. Ощущение оказалось потрясающим: Джейку даже не верилось, что после стольких лет, стольких передряг и безобразий, после Дахау и Хиросимы, революции в России, космических ракет, ДНК, уличной преступности, заказных и всяких прочих (вплоть до совершенно бессмысленных) убийств, еще существуют на свете невесты в белых платьях, которые с сияющими лицами идут под венец, чтобы потом ее, цацу этакую, еще и сняли для странички светской хроники, как она стоит, позирует с добычей — смешным узкоплечим и толстозадым оболтусом в смокинге. В этом мире еще остались тетушки, продающие билеты благотворительной лотереи, и дядюшки, доказывающие свою правоту ссылкой на «Ридерз дайджест». От франко-канадцев, как от низколетящих самолетов, искажающих телевизионную картинку, тут просто отмахиваются. Ну их! НЕ ТРОГАЙ НАСТРОЙКУ, ПОМЕХА СЕЙЧАС ПРОЙДЕТ. Здесь тетушки все еще звонят друг дружке каждое утро, чтобы рассказать, например, какое печенье она собралась печь. Или кто какой сдал экзамен и кому какую сделали операцию. Здесь кошмар — это когда двоюродного брата пригласили на кидуш бар-мицвы, а на обед не пригласили. Здесь образец слога и красноречия — проповедь раввина. В искусстве здесь никто не смыслит ни бельмеса, все расфуфыренные, разъевшиеся, а уж со вкусом у всех атас полнейший. Но зато в их самосогласованном мирке есть порядок! Он работает!

Поскольку извне никто обычно не удостаивает их славы и почестей, они правильно делают, когда сами друг друга прославляют на благотворительных обедах в синагоге — например, по очереди провозглашают друг друга Человеком года, награждая по такому случаю пышно изукрашенными памятными плашками, которые вешают над баром в парадном зале. Мало того! Бог явно интересуется судьбой каждого из этих наших Хершей, каждому уделяет время, оказывает внимание. Здесь помолиться значит быть услышанным. Здесь даже смерти нет — положено пролежать под землей какой-то срок, да и только. Потому что когда-нибудь (это им раввин Довид Польски точно обещал) в рог вострубит Машиах, и все как один они восстанут, после чего возвратятся в Сион, град Давидов. Их даже и хоронят с палками в гробах, чтобы — как сказал когда-то Барух — у каждого был шанс прокопать себе путь к Богу раньше соседей.