– Чего? – засмеялась девушка.
– Иконы, портреты, картины… – начал перечислять Леон.
– Он не увлекается живописью, – сказала Ксюша, – папашка коллекционирует пустые водочные бутылки.
– Украшения, – не успокаивался маньяк, – кольца, браслеты, колье, книги, письма, дневники…
– Чьи? – отчаянно зевая, спросила Ксения.
– Да любого из предков! – потерял терпение Леон.
– Устала я, – прошептала Ксюша, – голова болит. Мне плохо!
– Сейчас все пройдет, – назойливой мухой жужжал Леон, – слушай задание.
– Какое? – простонала Ксения.
– Сейчас ложись спать, утром отсидишь лекции и дуй к себе домой, расспроси отца о его семье, посмотри альбомы с фотографиями, узнай, где вы жили до переезда в Москву.
– Офигеть! Зачем это? – встрепенулась Ксения.
– Затем, что я сказал, – отчеканил Леон. – Кстати! У меня есть прикольные снимки: ты над трупом Степана Рубцова. Здорово получилась, прямо супермодель! Загляни завтра утром в почтовый ящик в «Монпаласе».
– Ммм, – простонала Ксения, – я больше не могу.
– Ладно, – сжалился Леон, – на сегодня хватит. Больше я тебя не побеспокою. Спокойной ночи тебе и твоей идиотке.
Трубка замолчала. Ксюша чуть сползла на диване вниз и засопела.
Я продолжала лежать, положив голову на ее колени. Ксения сильно нервничала, а естественная реакция мозга на раздражитель – это сон. Но почему Леон прекратил беседу? Он мог терроризировать Королеву дальше. Я окинула взглядом комнату. Сейчас в помещении стало совсем темно, вот и ответ на мой вопрос. Скорей всего аппаратура, которой пользуется мерзавец, не работает при выключенном свете. Почему Леон не приказал включить люстру? Шантажист не хочет, чтобы Ксюша поняла, что в темноте он бессилен. Небось надеялся, что она сама щелкнет выключателем, но Ксю не удосужилась этого сделать. Я нашла у Леона слабое место. Отлично!
Стараясь не шуметь, я сползла с дивана, согнувшись в три погибели, осторожно приблизилась к окну и опустила плотные рулонки. Теперь я не видела вообще ничего. Вытянув руки вперед, я побрела в коридор, затем медленно пошлепала к чуланчику, где стоял узкий топчан. Вот вам еще одно слабое место Леона, он решил, что в кладовке и в тупиковом коридорчике камеры не нужны. Именно поэтому он не понял, где я спала. Здорово! Я обнаружила слепую зону.
Принимать душ в полной темноте затруднительно, и навряд ли придурковатая особа без напоминания приступит к водным процедурам. Я легла на узкую кровать и провалилась в сон, из которого меня вытащил шепот Ксюши.
– Дашута, очнись!
Я села.
– Что случилось?
– Тсс, – прошептала Ксюша и включила в айфоне фонарик. – Видишь меня?
Я кивнула.
– Похоже, камер в маленьком коридоре и чулане нет. Который час?
– Два, – ответила Ксения.
– Иди спать, – велела я.
– Со мной странная вещь приключилась, – прошептала девушка, – я говорила с Леоном, и меня унесло, будто вырубило.
– Ты просто устала, это не страшно, – пояснила я.
– Никогда не вижу сны, – продолжала Ксения, – вообще. И вдруг сегодня… голоса… Они возникли ниоткуда. Странное ощущение. Сначала появился густой бас: «Ну, солнышко, нельзя же быть такой неаккуратной. Что скажет Мармеладовна? Разбили ее любимую чашку?
– Деда, купи новую, – пропищала маленькая девочка.
– Такую теперь не достать, она с незапамятных времен в нашей семье.
– Купи-и!
– Ох, капризуля, сказано же, это невозможно. Всыплет Мармеладовна безобразникам по первое число, – гудел мужчина, – теперь сервиз не полный, из шести пар всего пять осталось. Возьмет Мармеладовна ремешок и по попке надает.
– Не хочу-у, – заверещал ребенок, – деда-а-а!
– Хватит, моя радость, не плачь, дедушка не даст заиньку в обиду, сейчас чашечки в буфете раздвинем, и никто ничего не заметит.
– Давай скажем Мармеладовне, что киса посудку столкнула, – предложила девочка.
– Ангел мой, лгать нехорошо. Завтра непременно признаемся, а пока промолчим.
– И завтра говорить не надо-о, – настаивала малышка.
– Нет, в понедельник откроемся, – не согласился дедушка. – Сегодня у Мармеладовны день рождения, неладно в праздник человеку неприятности доставлять. А вот в первый день недели покаемся. Эх, красивая вещь была, ну-ка, помоги!»
Внезапно перед моими глазами появилась белая фарфоровая чашка, разрисованная васильками, такая красивая, что перехватило дыхание, зазвенело в ушах, и я проснулась. Что это было?
– Просто сон, – улыбнулась я.
– Странно, – вздохнула Ксюша, – такое ощущение, что я людей, которые про чашку разговаривали, отлично знаю.
* * *
Утром Ксюша щедро облилась духами Закоркиной, воспользовалась ее косметикой, нацепила на себя свитер и юбку Нели. Я, опасаясь, что Леон следит за нами, изображала молчаливую идиотку, но, очутившись в лифте, сказала:
– Не следует брать чужие вещи без спроса.
– А что прикажешь делать, если мой пуловер измялся-испачкался? – надулась Ксюша.
– Странно, однако, – пробормотала я.
– Что? – не поняла Ксю.
– В шкафу Нели одежда разных размеров, – пояснила я, – есть дорогие, а есть и дешевые вещи.
– Подумаешь, – фыркнула Ксюша, – небось шмотье из магазина украдено! Что под руку попалось, то она и унесла!
– Может, и так, – протянула я.
– Доброе утро, – бойко приветствовал нас охранник на первом этаже.
– Привет, – махнула ему рукой Ксения и, вовремя вспомнив указание Леона, полезла в почтовый ящик.
Там оказался конверт, который мы вскрыли на платформе метро, внутри было фото. Объектив запечатлел сцену сверху, словно папарацци висел на потолке. На полу распростерт Степан, глаза у него закрыты, рядом сидит Ксения, вся растрепанная, с выражением отчаяния на лице.
Быстро изорвав снимок, мы сели в вагон и поехали в вуз, где учится Королева.
Глава 11
Едва мы вошли в институт, как к Ксюше бросилась девушка.
– Королева, ты чего семинар по психоанализу пропустила?
– Хочешь об этом поговорить? – хихикнула Ксения.
– Нет, просто Сан Саныч злился, – сообщила студентка.
– Улажу конфликт, – сказала Ксю, – не хотелось с бодуна на лекции тащиться. Накирялась в «Павлове» до полной отключки.
– Где? – подскочила незнакомка.
– В «Павлове», – небрежно повторила Ксения. – Мы с Закоркиной пошли поплясать. Нелька здесь?