Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 20

* * *

Выглядели они смешно – напоминали об анонимном доносе, склеенном из газетных обрезков: буквы были разной высоты, толщины и наклона. Еще в них присутствовала какая-то бьющая по глазам обнаженная непристойность – или так казалось, потому что многие слова были написаны с ошибками, напоминавшими уродливый сетевой волапюк времен моей юности (возможно, впрочем, что это мой собственный мозг по неизвестной причине выбрал увидеть и прочесть их именно так).

Слов было много и они соединялись в сложную объемную конструкцию со множеством связей. У нее не было ни начала, ни центра – но зато ее можно было крутить во все стороны, почти как глобус, и тогда слова загорались передо мной по очереди, словно кто-то ломал одно гадательное печенье за другим:

ЗОЛОТО – Лузерброкер – ГЕЙ! – конспиролог – УПал на бапКИ – ДВУЛИЧНЫЙ ОНАЛИТЕГ – голубой альбинос – ЗОЛОТО – коммодитиз – КСАУ – хуМИДор – cohiba – ваТТа vs цивиЛИЗАЦия – ГОСПОДИ ПОМИЛУЙ МЯ ГРЕШНАГО —?что с золотом? – ЛАМБЕРСЕКСУАЛИЗМ…

Увидев последнее слово, я вздрогнул. Оно казалось синим и вздутым, как гангренозная конечность. Что-то с ним было не так.

Все горящие вокруг него огни и незримо присутствующие сдвиги, все невнятные смыслы чужих языков и избыточно ясные смыслы языка родного были искажены и сплюснуты гравитацией этого словесного монстра.

Слово «ламберсексуал» уже попадалось мне в каком-то серьезном идеологическом журнале типа «Gay Quaterly». И я даже помнил примерно, что оно значит.

Так называли стильных ребят с большой ухоженной бородой. Обычно они уезжали в счастливую даль на «Харлеях» – в хемингвеевском свитерке, подвернутых джинсах и замшевых берцах, а с крыльца лесного домика им прощально махала дивной красоты девушка/юноша/ трансгендер с вязанкой заснеженного хвороста на загорелом плече. Условное пространство, где жил, боролся и любил ламберсексуал, называлось в фэшн-дискурсе «pseudo-outdoors» [20] .

Кажется, «ламберсексуальность» была просто технологией вывода большой окладистой бороды из мглы обскурантизма для прописки в современности. По зрелом размышлении можно было увидеть здесь экспроприацию и размывание одного из важнейших мусульманских идентификаторов: скорей всего, «ламберсексуальность» изобрели в одной из дубайских фокус-групп ЦРУ в пику воинам пророка – а мы, как обычно, узнаем об этом через тридцать лет. И это все, что приходило мне в голову.

Поскольку у меня никогда не было желания завести настоящую бороду – я предпочитал двухмиллиметровую щетинку – я никогда, никогда в жизни не применял этот термин к себе. Но Жук уверял, что он содержится в моем каркасе. И я уже начал понимать, как именно…

Все эти мысли пронеслись сквозь мой ум – и отправились к Жуку.

«Данное слово не развернуто», – отозвался тот – как мне показалось, с удивлением.

Я захотел узнать, что это значит.

«Слова каркаса, относящиеся к внешнему языку, определяются через другие внешние слова. Это слово не прошло подобной процедуры, поскольку было развернуто само в себя, то есть определено через свои собственные составные части… Своего рода технический сбой, некачественное вязание лыка. Вот как это случилось…»

Я увидел что-то вроде короткого ролика. Сперва передо мной мелькнул черный человек-медуза, наполнив меня страхом. Но он сразу же исчез – и впереди появилась конструкция:

– LUMBER/XAU – HOMOSEXUALISM –

С ней стало происходить что-то странное: она задрожала, начала загибаться внутрь себя, а потом ее центральный кусок вдруг словно выбило молотом. Слово «lumber» состыковалось с обломком «sexualism», склеилось с ним – а затем превратилось в уже знакомого мне кириллического монстра. Это было похоже на снятое с высоты крушение поезда, вагоны которого вминаются друг в друга, а потом переворачиваются все вместе.

«Сейчас мы это исправим…»

На черном плате передо мной осталось только слово «ламберсексуализм». Оно вновь разделилось на две половинки, связанные чем-то вроде живого дефиса: «ламбер» и «сексуализм». Над первой половинкой возникла английская первооснова «lumber», мгновенно обросшая деревом коннотаций – на его веточках висели топоры, доски, бревна, бензопилы, и все прочие фетиши моего воспаленного ума.

Появившееся напротив слово «sexuality» (я сообразил, что слова «sexualism» не существует) точно так же покрылось множеством образов, выражающих влечение, контакт, удовлетворение страсти и так далее. А потом первое дерево соединилось со вторым множеством пронзивших мою душу горизонтальных нитей.

«Вот так это слово действует сейчас, – сообщил Жук, – и это, очевидно, неправильно. Но мы развернем его нужным образом, это совсем просто».

Живой дефис между половинками слова перерезали невидимые ножницы – и оба сросшихся смысловых дерева мгновенно осыпались, как бы пав жертвой той самой бензопилы, которая так увесисто присутствовала в кроне одного из них.

Затем «ламбер – сексуализм» превратился в «ламберсексуальность». И это новое слово – теперь уже одно-единственное и девственно свежее – прямо на моих глазах обросло новой смысловой кроной, общей для обеих его половинок.

В ней не было бревен и досок, но была пестрая фланель и макбук эйр. В ней отсутствовали топоры и пилы, зато имелся гель для волос и сепия-фильтр для инстаграма. В ней сверкали флаконы с одеколонами и гаджеты, перемигивались увлажнители кожи и интимные кремы, марки крепко пошитых штанов и обувные брэнды – и много других ожидаемых и уместных меток, которым спел бы свой солнечный философский гимн мой недостижимый Семен.

А в самом центре этого соцветия курчавилась удивительной красоты душистая свежевымытая борода.

Но самое главное, в этой кроне не было никаких – даже совсем крошечных – векторов либидо, направленных на свежесрубленный древесный ствол или человека с топором.

Жук перенес внимание на меня.

«Мне следовало бы принести извинения за этот сбой, – отсигналил он, – если бы он не был в первую очередь моей собственной бедой и горем».

Я понял, что это не просто стандартная форма вежливости – Жук действительно горевал. Правда, не совсем так, как люди: его печаль была очень интенсивной, но продолжалась совсем недолго. Когда же его горе прекратилось, страница была уже перевернута и «ламберсексуализм» остался в прошлом.

«Что теперь?» – поинтересовался я.

«Теперь я тебя распишу».

«Зачем?»

«Твоя глубочайшая основа претерпела изменения, и мне придется добавить в пергамент еще некоторые тона, линии и краски – просто чтобы заполнить пустоту, возникшую в твоей сердцевине. Поскольку ты много страдал, я постараюсь, чтобы эти новые узоры были приятными и полезными для твоей жизни».

«Ты сделаешь это, чтобы помочь мне?»

«Не совсем. Когда ты кончишься, я сдеру с тебя шкурку».