Лолотта и другие парижские истории - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 21

Интересно, как там Ленка, и как цветы? Волнуюсь за брунфельсию – ей нужны влажный воздух и прохлада. А мама, наверное, просто польет её из лейки, хоть я и приклеила листочки с рекомендациями к каждому горшку. Олега к цветам подпускать нельзя – во-первых, у него аллергия в легкой форме, во-вторых, он цветы не любит, и они платят ему тем же.

Очень хочу спать, но всё-таки опишу моих здешних «сожителей». В резиденции помимо меня живут трое – британский скульптор Джереми, итальянский фотореалист Антонио (просит звать его Антоном – пожалуйста!) и американская коллажистка Кара. Джереми – немолодой и некрасивый, с каким-то окаменевшим, как будто сам себя изваял, лицом. Кладбищенская гвоздика. Антон, напротив, красавец – и в курсе этого! Цветущий розан. Кара голубоглазая, в возрасте. Увядающий колокольчик. Все, кроме меня, говорят на прекрасном английском, включая Антона и Жана-Франсуа…

В скайпе с домашними пообщаться не удалось – в резиденции нет вай-фая. Кормят прилично, кровать удобная, мастерская – просто огромная!

– Ну а как иначе – вы же работать сюда приехали, – заметил Жан-Франсуа. Он мне не нравится – глаза хитрые, масляные. Мухоловка.

23 марта

Этот месяц в Париже был распланирован заранее – расчерчен по клеточкам, разбит на периоды, усеян восклицательными знаками. Я умею держать себя в узде, в струне и в тонусе, надсмотрщики мне не нужны, как, впрочем, и подпинывания. Пока всё по плану. Два дня усердно работала. Сделала несколько удачных набросков, писала с натуры на рынке – продавцы сначала были не в восторге, но когда увидели, что получилось, признали: «Сюпер!» В первый же вечер Антон предложил пойти «выпить» – но я его разочаровала тем, что не пью ничего кроме чая даже на свадьбах и похоронах. «На похороны пока не приглашаю», – заявил Антон.

Джереми, по-моему, вообще никуда не выходит – с таким же успехом можно было сидеть у себя дома, наверняка, у него в Лондоне есть громадная мастерская с панорамными окнами. Я даже не видела его ни разу после знакомства, только кашель на лестнице слышала. Суховатый такой кашель. Захотелось поделиться с ним своим граммидином.

В цветочных лавках продают тюльпаны, камелии, гортензии (их покупают для пересадки в грунт), ещё я видела ирисы, клематис, гигантские лилии и мелкую ромашку. И, конечно, розы – куда нам без роз.

Кара спросила, что именно я рисую – и когда узнала про цветы, то выглядела, мягко говоря, разочарованной. Прямо как Олег, когда узнал, что мои работы перестали покупать. Еще три года назад картины хорошо продавались, а когда большие «Ирисы» купил какой-то банк за триста тысяч, Олег стал относиться ко мне, как к курице, которая снесла вдруг неожиданно для всех золотое яйцо. Муж тогда звонил мне каждый день с работы и спрашивал:

– Ты гуляла сегодня? А что ела? Поспи после обеда обязательно!

Зря старался, золотые яйца я больше не произвожу – работы пылятся в Дуниной галерее, и, по-моему, начинают её раздражать. Правда, парижской поездкой Дуня гордится больше меня – она ещё полгода назад начала рассказывать клиентам, что «художница уезжает в Париж работать». Обычно это действует – слово «Париж» вообще очень хорошо унавоживает всё, что связано с искусством.

В соседнем доме есть кафе, где бесплатный вай-фай – местный официант уже узнаёт меня. Ленка утверждает, что пересдала тройку по немецкому. Мама на высоте – обслуживает каждый цветок в отдельности, я ей очень благодарна. Брунфельсия в порядке, клеродендрум цветёт вовсю. Вот только антуриум нужно поливать чаще – а я забыла об этом сказать.

От Ксении никаких известий – мама волнуется. Сестра у меня очень оригинальная женщина, живёт в Индии, увлечена аюрведой и йогой. Детей у Ксении нет, как и мужа. Зато фигура – точёная.

Собираюсь в Помпиду, там проходит выставка Лихтенштейна. Но если честно, мне больше хочется гулять по городу, чем торчать в музеях. Не говоря уже о том, что нужно работать – я же за этим сюда приехала.

26 марта

Всё-таки надо вести дневник каждый день – как бы ни устала! Потом это забудется, а мне не хочется, чтобы забывалось…

Но – обо всём по порядку.

На выходе из Центра Помпиду я никак не могла прикурить сигарету – вдруг налетел ветер, сухой и с пылью, как в пустыне. Крутилась так и этак, палец обожгла зажигалкой, как вдруг кто-то под самым ухом спросил по-английски:

– Помочь?

Джереми! Ни за что не узнала бы его на улице – в резиденции он выглядит старым и каким-то угрюмым, а здесь, на площади перед музеем, вдруг показался ровесником. Черты лица – суровые, крепко притёртые, скульптурные – вдруг помягчели. Падают замки и скрипят засовы: из-за этого тяжёлого лица, как из-за двери, вдруг появляется настоящий Джереми. Глаза у него синие… хотела сказать, как васильки, но что может быть банальнее, чем сравнить цвет с цветком? Хорошо, что я не писатель, а художник!

Ветер стих так же быстро, как поднялся – и на прощанье успел затушить мою сигарету. Джереми не курил, но не стал читать мне лекции о здоровом образе жизни. Кашляет он сильнее меня, курильщицы (я вообще не кашляю – тьфу-тьфу).

Джереми спросил, бывала ли я в мастерской Константина Бранкузи, – призналась, что нет. Эта мастерская здесь же, у Центра Помпиду, и мы пошли туда вместе. Джереми намного выше меня, хорошо несёт голову и мало говорит. Я тоже молчу, потому что чувствую себя голой без родного языка. Невыносимо – знать, что хочешь сказать, и не иметь под рукой привычного инструмента…

Мастерская Бранкузи окружена стеклянными стенами, правда, не со всех сторон. Можно разглядывать обстановку, в которой работал скульптор, можно любоваться его работами. Джереми прилип к стеклу намертво, и я – с ним. Кое-что узнала (не совсем безнадёжна) – отливка «Птицы», фрагмент «Бесконечной колонны», чудесные женские головки и знаменитый «Поцелуй». Кажется, всё это так просто, так мало использовано средств – говоря моим языком, листья, не цветы, – но поди придумай! Джереми долго и подробно рассказывал, волнуясь, о Бранкузи, я кивала с умным видом. Половины слов вообще не разобрала, но успела потупить глаза, когда услышала: «Принцесса Х». Эта скульптура шокировала в свое время даже терпеливую парижскую публику – фаллос, похожий на телефонную трубку, вот такая принцесса. Будь Джереми русским, я сказала бы ему, как удачно подобрано название – но Джереми не русский, не поймёт.

Часа полтора провели в этой мастерской, потом я всё же решилась напомнить, что мы опаздываем на ужин.

Вечером Джереми сказал, что завтра после обеда едет в Люксембургский сад – и что мы можем поехать вместе. Он будет очень рад.

Обычно я на любые просьбы и предложения сначала говорю «нет», а потом, как правило, добавляю – «а впрочем, давайте». Мама говорит, что я ещё в детстве так делала – отказывалась от пирога, и тут же тянула руку за куском. Что ж, ей виднее. Но на приглашение Джереми я согласилась сразу. Повзрослела, наверное.

Перед сном вспоминала синие и голубые цветы – дельфиниум, незабудка, фиалка, примула, лобелия, гиацинт, анютины глазки, вьюнок, аквилегия, мои любимые ирисы и те скромные цветочки, которые росли в бабушкином саду. Она их называла «мускарики», хотя на самом деле это – гадючий лук.