Бел-горюч камень - читать онлайн книгу. Автор: Ариадна Борисова cтр.№ 26

– А ты не сумлевайся. Все будет как надо, я тебе грю. Ты голову дочкой шибко не забивай, не на одной же ей свет клином сошелся. О себе, миленька моя, подумать надо, ты ж молодая еще.

…Свет клином сошелся? Который из клиньев – тот, что острый, железный-деревянный? Может, военная операция? Или земельный надел, а то и – странно, конечно, – бородка Петра Яковлевича? – мучилась Изочка, чувствуя, как полная загадок взрослая жизнь заматывается вокруг нее хаотичным клубком.

Почти месяц Изочка не задавала взрослым никаких вопросов. Если Мария начинала с кем-нибудь беседовать, честно выходила из кухни, чтобы нечаянно не выведать новых военных тайн. От скуки стала внимательнее слушать радиопередачи, в которых выступают тимуровцы и отличники учебы. Тут все было понятно: надо хорошо учиться, тогда у всех все будет хорошо. «Шаньги, творожные шаньги для «хорошистов»!» – облизывалась Изочка. И вдруг в один из первых весенних дней, не успело клетчатое солнце с утра спрыгнуть на пол с окна, на весь коридор загремела неприятная музыка: ба-ам, ба-ам, ба-ам, ба-ба-ба-ба-ба-ба-бам…

От репродуктора никуда не денешься. Люди в общежитии давно привыкли и не обращали внимания на песни и болтовню черной бумажной тарелки, даже малыши засыпали под чьи-то доклады вместо колыбельной. Но эта тяжелая музыка напоминала бесконечный плач большого хора. Время от времени она перемежалась обволакивающе-торжественным голосом, от которого шли мурашки по коже. Изочка знала: говорит Левитан. Спрятала голову под подушку – все затихло. Не успела отдохнуть – опять музыка просочилась сквозь пух и перья и зарыдала как-то особенно злорадно. Она звучала везде – под столом, в старой папиной телогрейке на вешалке, в углах и щелях. Изочке уже стало казаться, что по радио ничего не передают, просто жуткая музыка влезла в голову и кричит, и стонет в ней. Пришла с работы Мария, быстро переоделась и убежала куда-то. Ни о чем не спросила, не поела подогретую картошку.

Заткнув уши пальцами, Изочка в волнах удушливой музыки двинулась в конец коридора. Звуки навстречу из кухни плыли похожие: там, уронив на клеенчатый стол растрепанную голову, выла тетя Матрена. Мария с неопределенным (удивленным? радостным?) лицом сидела рядом и гладила соседку по плечу.

– Ой, ей-ешеньки, ой, не могу! Отравили друга нашего убивцы в белых халатах, лихоманка их забери-и! – голосила тетя Матрена. – Ой, что же нам делать теперь без его-о?

Обняв Аленушку, Изочка тихонько присела у печи.

– Осподи-и! Кто будет учить нас, как дальше жить, кто к коммунизму поведет твердой руко-ой?! Сироты мы осталися! Сироты-ы!

– Все утрясется, Матрена Алексеевна, – утешала Мария. – Зачем так убиваться?

– Как не убиваться?! Ой-ешеньки! Осподи Боже мой, в груди-то как боли-ит!

– Поберегите сердце…

В кухню зашла безмолвная Наталья Фридриховна и, нервно чиркая спичками, закурила папиросу.

– Ой-ей-ей… Это ж не человек ушел от нас, это великий вождь уше-ел!

– Не человек… Да… Не человек.

– Вызнают имперьялисты про нашу беду, нападут на Советский Сою-ю-юз! – рыдала тетя Матрена. – Опять война будет, мужиков заберут… сыночка моего единственного Мишеньку-у-у!

Страшная «плакальная» музыка все не утихала, да тут еще тетя Матрена… Изочка чувствовала, что у нее от этого неумолчного воя вот-вот расколется голова.

– Что вы так расплакались-то, Матрена Алексеевна, о какой войне каркаете? – не выдержала Наталья Фридриховна.

Тетя Матрена подняла залитое слезами лицо, глянула на нее и резко замолчала.

– Муж придет, расскажет. – Наталья Фридриховна с силой затушила недокуренную папиросу о край плиты. – Если, конечно, типографских хоть завтра отпустят. Оставили на вторые сутки некрологи в газеты допечатывать. А он давно был тяжело болен, второго марта же огласили диагноз по радио. Следовало ожидать… Зато скоро ваш Иван Иванович, наверное, вернется… Будут большие перемены.

«Большие перемены? – удивилась Изочка. – У взрослых тоже случаются большие перемены, как в школе? А шаньги?..»

– Что ты, Наталья, миленька моя. – Голос у тети Матрены был такой ровный, будто не она минуту назад вопила как безумная. – Он не мог о Ван Ваныче знать. Это Скворыхин, будь он неладен, из зависти все!

– Но ведь не Скворыхин отправил Ивана Ивановича по этапу, – возразила Наталья Фридриховна. – Скворыхин просто донес.

– А я что грю? Я и грю – Берия стукачей развел!

– Тише, – прижала палец к губам Мария. – Пойдемте-ка лучше по комнатам. Завтра всем на работу.

Тетя Матрена сладко зевнула, потерла кулаками вспухшие веки:

– Ой, и впрямь. Может, ты права, Наталья. Подождем перемен.

К ночи радиоприемник подавился и заглох, словно уставший коридор рассердился и заткнул ему черную пасть. В голове Изочки еще некоторое время надрывался под барабанное эхо безутешный хор. Она легла, крепко прижала к себе Аленушку, и храбрая кукла выгнала из головы назойливые звуки. В тишине, кажущейся после музыкальной пытки хрустально-чистой, Изочка любовалась летающими руками матери. Мария стояла в ночной сорочке у зеркала и расчесывала перед сном свои роскошные пепельно-золотые кудри. А тишина неожиданно нарушилась: в дверь кто-то поскребся.

– Не пугайтесь, это я, – раздался шепот Натальи Фридриховны. – Простите, – сказала она, входя, – подумала, что не спите еще. Вина принесла. Хорошее вино, кагор, церковное. Полторы бутылки… Две было, да первую я ополовинила, а дальше не могу в одиночку. Давно от Семена прятала, все не находилось случая. И вот он – случай, лучше не бывает… Я знаю, я давно поняла – вы, Мария Романовна, Богу молитесь. Попросите Господа, пусть простит нам радость по поводу его смерти, потому что он, как вы правильно давеча заметили, – не человек…

Наталья Фридриховна в упор глянула на Марию:

– Вы ведь тоже рады? Я не ошиблась?

Не ответив, Мария накинула на плечи теплый платок и достала с полки граненые стаканчики, хлеб и тарелку с вареной в «мундирах» картошкой.

– Эта траурная музыка нынче для меня – будто гвозди в крышку его гроба, – сказала Наталья Фридриховна.

– Тише, – как в кухне, попросила Мария. – Пожалуйста, тише.

– Спят все. Наплакались, притомились, вряд ли кто-то подслушивает. Книга вот, смотрите, Семен откуда-то принес. – Наталья Фридриховна положила на стол увесистый том с чьим-то портретом на красной обложке. – Ярославский написал о товарище. Биография его, снимки разные… Давайте выпьем за то, чтобы дети, – она кивнула на притворившуюся спящей Изочку, – нашего страха не знали… Не чокаются рюмками на поминках, а я – назло. Вы, если не хотите, не поднимайте, я сама звякну. Свой гвоздик заколочу.

Глуховато стукнуло друг о дружку ребристое стекло стаканчиков.