– То есть?
– Марикета скоро преобразится, – сказал Ридстром.
– И что?
– А то, что уже готова для спаривания. – Ридстром почесал подбородок. – Никогда не видел такой готовой самки.
– Не говори о ней так! Ридстром пожал плечами:
– Жаль, что ты не слышал Тирни. Я был возле нее последние три недели. И это с каждым днем чувствуется все сильнее. Если вы вернетесь в цивилизованный мир, не установив между собой каких-либо уз… другие самцы отнимут ее у тебя.
– Узы? Не представляю, как это возможно. Она ненавидит меня. – Бауэн опустился на пенек. – У меня никогда не было проблем с женщинами. – Женщины всегда к нему тянулись, стоило лишь поманить их пальцем. Теперь он всерьез задавался вопросом, сумеет ли завоевать Марикету.
– В этом есть некая ирония. Ты хочешь ведьму, но она не хочет тебя.
– Она сказала, что мы несовместимы или что-то в этом роде. – Бауэн нахмурился. – А знаешь, из-за чего весь сыр-бор? – Когда Ридстром покачал головой, Бауэн продолжил: – Она спросила меня, вернулся бы я за Марией.
– Определяющий вопрос.
– На чьей ты стороне, черт побери? – вспылил Бауэн, а Ридстром только пожал плечами. – Она спросила, а я ответил… что вернулся бы.
– Опрометчиво, шотландец.
– Но в тот момент я так чувствовал. Или нужно было солгать?
– В тот момент? А двенадцать часов спустя что-то изменилось? Разве я не говорил тебе принять решение и следовать ему?
– Это не так просто. Каждый раз, когда я сознаю, как сильно хочу ведьму, я чувствую, что совершаю измену. А я не хочу, чтобы Марикета считала меня неверным! Но на самом деле это же не измена, если она и впрямь Мария. – Он провел рукой по волосам. – Можно свихнуться, думая об этом.
– Пораскинь мозгами. Какие у тебя с ней «за» и «против»?
– Пораскинуть мозгами! Да невозможно тут размышлять! Ты не знаешь, что это за мука. Представь, что встретил демонессу, потрясшую твою невозмутимость. Посмеюсь же я над тобой, когда каждый раз, видя ее, будешь свирепеть, а рога твои – чернеть и вытягиваться.
– Ясно. А теперь начни с «за».
– Очень хор-р-рошо. Она умная, она смелая, и, боги, природа не обидела ее формами. Да, я типичный самец и не раскаиваюсь в этом. Я хочу, чтобы самая сексуальная самка стала моей. Не стану лукавить, я хочу обнимать ее и спать с ней. И хочу, чтобы она хотела меня так же.
– «Против»…
– Это главным образом колдовство. Разве сам ты не стал бы немного нервничать, если бы твоя женщина пускала в ход силу атомной бомбы каждый раз, когда ты вызывал ее недовольство?
Сочувственно кивнув, Ридстром заметил:
– А если забыть о том, что она ведьма…
– Можно, – перебил его Бауэн. – Колдовство – дело произвольное. Я бы мог сделать так, чтобы они никогда…
Его внезапно ужалила неизвестно откуда взявшаяся пчела.
– Вот черт, – пробурчал он, отмахиваясь, и продолжил: – Если бы я увез ее из ковена и окружил оборотнями…
Еще один укол пчелиного жала.
– Сучье вымя!
Когда снова потянуло ледяным холодком, Бауэн прищурился.
– Ведьма. – И поднял глаза к небу, затем обвел взглядом окрестности. – Снова со мной играет! Придется взгреть ее за это.
Заметив, что Кейд и Тирни вернулись, Мари быстро закрыла пудреницу и спрятала в карман. Но даже сейчас у нее кружилась голова от всего, что сказал Макрив, и, естественно, ей страшно хотелось ужалить его еще раз.
Она не знала, что больше ее задело: то, что он с такой легкостью собирался лишить ее магии, или то, что назвал «самой сексуальной женщиной на свете». «Самая сексуальная» значило сексуальнее его совершенной подруги…
– Вижу, ты пережила прошлую ночь, – заметил Кейд, занимая место рядом с Мари на камне.
– Чуть не умерла от раздражения, но это, пожалуй, и все. Он стащил с себя пропитанную потом рубаху.
– Должен признаться, ожидал, что все будет иначе. – При виде ее поднятых бровей пояснил: – Бауэн всегда имел большой успех у женщин. У «девок», как он их называл. И менял их каждую ночь.
Девки?
– Правда? – Она не ревновала. Еще чего? – Ридстром как будто с ним в приятельских отношениях, а ты нет. Почему?
– Мы подрались из-за женщины.
Небольшой укол ревности. Из-за нее мужчины никогда не дрались.
– И что же случилось?
– Он знал, что она не его пара и что могла стать моей. Но он взял ее, чтобы досадить мне. После него у нее уже не нашлось времени на демона-наемника. Хотя он уже больше с ней не встречался.
– Я. для тебя – попытка отомстить ему? Кейд провел рукой по своим рогам.
– Может быть. Тебя это обижает?
– Нет, потому что и я могла бы воспользоваться тобой, чтобы вызвать его ревность.
– Потому что сама хочешь его?
– Нет, потому что он хочет меня. – Она сладко улыбнулась. – И я хочу сделать ему больно.
– Макрив и так давно переспел для такой, как ты.
– Значит, не зря стараюсь. – Она убрала волосы за ухо. – Кейд, я тут кое о чем размышляла. Ридстром сказал мне, что вы росли порознь.
– Меня воспитывали приемные родители. Я редко виделся с семьей. Таков обычай.
– Должно быть, это ужасно.
– На самом деле было здорово. Я никогда не хотел вернуться… Даже отказался, когда Ридстром позвал меня управлять вместо него, пока он воевал. Знаешь, он винит меня в том, что потерял корону. Говорит, что если бы я сидел на месте, пока он так долго отсутствовал, то сохранил бы трон. В общем, винит меня во всех своих проблемах.
– Я слышала, как вы ругались в гробнице. Теперь ты жалеешь, что не вернулся?
Он медленно кивнул.
– Каждую минуту. – И, оглядевшись, нагнулся к ней и пробормотал: – Я бы никогда не сказал этого при других, Мари. Меня вполне устраивает репутация холодного, эгоистичного, ненадежного ублюдка. Но, похоже, ты тоже должна выполнить предначертание судьбы. Если повернешься спиной к предначертанному и не станешь покорной подругой и женой оборотня, то судьба не пощадит тебя. – Выражение его лица погрустнело. – И будет наказывать снова и снова…
Вдруг позади раздался страшный рык. Краем глаза Мари заметила занесенный над Кейдом кулак.
Это был Макрив. В смертоносной ярости.
Глава 29
Мари сначала услышала хруст кости, потом Кейд перелетел через камни и приземлился в кустах.
Она подумала, что у него треснула ключица, но он все же поднялся на ноги и повернулся к Макриву лицом.
Кейд зарычал. Его глаза и рога почернели. Клыки и когти Макрива удлинились. Но ни один из них не принял демонического или звериного обличья, хотя оба находились на грани.