– Бауэн. – Она быстро кивнула.
– Не видел тебя на свадьбе. Милая вышла пара.
Он-то был на свадьбе Эммы, а она ее пропустила.
– Интересно – а ты-то что тут делаешь?
– Буду состязаться. – У него был чудовищный, раскатистый шотландский акцент.
Низкий голос – это красиво. Непрошеным явилось воспоминание – сумрачный голос ее вампира между поцелуями.
Она покачала головой:
– Ты будешь первым оборотнем, отважившимся на это. Впервые в истории.
Высоченная фигура подпирала стену с совершенно безразличным видом. Ростом он был с того вампира, но гораздо стройнее. Суровые черты лица у обоих, но Бауэн, пожалуй, больше отвечал канонам классической красоты.
Сравниваешь его с вампиром? Мило. Выходит, Себастьян Роут – мясо высшего качества?
Тебя что-то тревожит, валькирия?
– Разве я выгляжу встревоженной? – Ей нравилось задавать этот вопрос, ведь ответом было неизменное «нет». – Почему именно сейчас?
Несколько веков назад она видела, как Бауэн дерется с вампирами на поле боя – безжалостный в прошлом, он наверняка не изменился. Тут не могло быть сомнений.
Он ответил:
– Один друг шепнул, что приз может меня особенно заинтересовать.
Да, Бауэн, возможно, красивее, но сумрачные серые глаза Себастьяна обладали неумолимой притягательностью. Посмотришь в такие – и все, пиши пропало, будешь счастлива услужить ему чем угодно. Глаза Бауэна… Зацепит взглядом, и не знаешь – то ли к нему броситься, то ли мчаться прочь.
Выходит, бесчувствие Кэдрин обернулось для нее сущим благом, потому что оборотень не вызывал в ней ни проблеска желания.
– А ты знаешь, что за приз? – спросила она, но Бауэн не слышал. Только что появились ведьмы – одну звали Марикета Долгожданная, а другую Кэдрин видела впервые. Она сказала: —Тебя так легко сбить с толку? Что ж, тем лучше для меня.
Бауэн скорчил недовольную гримасу:
– А они-то что здесь делают?
Кэдрин повела бровью.
– Собираются бороться за талисман. Они не пропускают ни одного состязания.
Ей было известно – оборотни никогда не покупают магических предметов, изготовленных «Домом ведьм» – этим мистическим торговым предприятием Закона. Кэдрин слышала сотни малодостоверных слухов относительно причины подобного поведения и время от времени сама задумывалась – где правда? Она не могла представить жизнь без удобств, которые предоставляет колдовство – как, например, обойтись без вампироустойчивых цепей или клеток, из которых тем же вампирам не сбежать? Все равно что жить без душа.
Сейчас, наблюдая за выражением лица Бауэна, Кэдрин задалась вопросом – не оттого ли его племя остерегается пользоваться магией ведьм, что боится их до мурашек на коже?
– Ты знаешь, что за приз? – повторила она.
– Мне точно неизвестно, – сказал он, не сводя взгляда с парочки ведьм. – Но я знаю о призе достаточно и предупреждаю, что готов убить за него. – Он наконец взглянул ей в лицо. – И если мне придется тебя убить, это может разрушить и без того хрупкое перемирие между оборотнями и валькириями.
– Значит, из-за брака Эммы и Лахлана мне следует отступить? Притом, что я всегда участвовала в состязании, даже когда ты был всего-навсего скулящим щенком.
Он пожал широченными плечами:
– Предпочел бы не причинить тебе вреда. Ни разу не ударил женщину, а ведь это пустяк по сравнению с тем, что творится во время состязания. Например, с какой жестокостью действовала ты.
– Оборотень, не вини игрока, вини правила игры. – Она отвернулась. Он ей не соперник. Подвернет собачка лапу – и назад, в конуру.
Вампир явился, материализовавшись из воздуха, тогда, когда она размышляла о том, как хорошо, что никто из его сородичей не участвует в состязании.
Ее когти оставили глубокие царапины на перилах, когда Кэдрин судорожно вцепилась в них, чтобы не упасть.
Глава 8
«Как, черт возьми, он меня нашел?» Под когтями собралась мраморная крошка. Она еле удержалась на ногах.
Сначала он возник на задах галереи, а теперь она видела, как он быстро переместился в темный угол. Никто его пока не заметил – иначе все бросились бы врассыпную, словно по сигналу пожарной тревоги, – потому что он обладал способностью скользить по воздуху, едва видимый и неощутимый для созданий низшего порядка. Кэдрин уже приходилось встречать вампиров, способных на такое, хотя они были гораздо старше этого.
Впрочем, она-то видела его вполне отчетливо. И, всемогущая Фрейя, помилуй! Если вампир и раньше был хорош собой, то теперь он стал умопомрачительно красив.
Все в нем изменилось. За последние недели он набрал вес, на теле бугрились мощные мышцы. Дорогая одежда свободного стиля, явно изделие искусного портного, облегала могучее тело, подчеркивая совершенные формы. Густые черные волосы остались длинными, но над ними поработал парикмахер.
Но как же, черт возьми, он нашел храм Риоры?
Кэдрин было решила – не иначе, как одна из валькирий-предательниц, с которыми она враждовала, дала ему знать, куда она направилась. Но нет! Даже эти мерзавки не стали бы ее выдавать – тем более вампиру.
Наверняка это жители деревни. Убогие людишки! Ну она им покажет!
Молодой крылатый демон ненароком залетел на галерею, шмыгнул промеж его ног. По лицу Себастьяна Кэдрин поняла, что таких созданий он раньше не видел. Вампир сумел скрыть свое удивление – и очень правильно сделал, потому что любая его реакция была бы для здешних обитателей как красная тряпка для быка. Слабости тут не прощали.
Если бы он пошатнулся, их когти впились бы ему в ногу. Упал бы на колени – и их клыки мгновенно распороли бы его яремную вену. Таков был мир Закона.
– Валькирия, – произнес нараспев за ее спиной Бауэн, – я кое-что тебе принес.
Как он смеет вмешиваться? Она повернулась и увидела… бриллианты. Великолепное бриллиантовое ожерелье лежало на его протянутой ладони.
Валькирии были почти неуязвимы, но одной из их слабостей была неодолимая тяга к сверкающим драгоценным камням – они их зачаровывали, вводили в транс. Страсть к приобретению драгоценностей валькирии унаследовали от своей праматери, богини Фрейи. Камни, которые Кэдрин видела перед собой, обладали просто-таки роковой притягательностью. Не дешевая сверкающая побрякушка – кристаллам циркона не достичь такого эффекта. Перед ней лежали настоящие алмазы, похожие на озера дрожащего света.
Валькирии проходили основательную тренировку, чтобы сопротивляться врожденной страсти, но Кэдрин не тренировалась вот уже несколько веков. Зачем вырабатывать отвращение к тому, что и без того кажется совершенно ненужным? Обладай она способностью чувствовать, сияющие камни лишили бы ее рассудка, чего, по-видимому, оборотень и добивался. Отражавшихся в алмазной глубине огоньки горящих в храме свечей, высекая тысячи искр в многочисленных гранях, погрузили бы ее в транс, оглушая крошечными уколами ослепительно-красного света.