Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад - читать онлайн книгу. Автор: Мария Шенбрунн-Амор cтр.№ 35

Рено сокрушенно потупился:

– Вряд ли Констанция теперь сгодится для этого, сир.

Король смутился, сдвинул брови, посмотрел на Раймонда с упреком:

– Ах вот как… Это не очень хорошо говорит о вас обоих, Рейнальд.

Закусил губу. Годы правления приучили не давать воли ни гневу, ни досаде. На нестерпимом августовском солнце белокожий помазанник варился: пунцовое лицо и шея Бодуэна покрылись веснушками и облезали клочьями, пот струйками стекал под кольчугу. Шатильона же зной пустыни сушил как жар печи: он лишь смуглел, покрывался морщинками и поразительно светлые глаза еще ярче выделялись на дочерна загорелом лице. Хорош собой этот отчаянный шевалье. А вдобавок удал, сообразителен и, главное, дьявольски везуч. Не удивительно, что сорвал антиохийскую лилию, как придорожную ромашку.

Рейнальд поднял голову:

– Сир, Шатильоны – древний и достойный род. Наместник Христа Урбан II был из нашей семьи, так что мы тоже внесли свою лепту в освобождение Святой Земли.

– Неужели вы надеетесь, что василевс согласится на ваш брак с правительницей Антиохии?

– Если василевс женит княгиню на своем кандидате, Антиохия окончательно станет греческим владением. В любом случае Мануил слишком занят сражениями с конийскими сельджуками, чтобы что-либо предпринять по этому поводу.

Король почесал потемневшую от копоти и грязи бородку:

– Вы, Шатильон, как всегда, просчитали все ходы!

Венценосец был охвачен счастьем победы, благодарностью и чувством братской близости к соратникам, бившимся с ним бок о бок. Аскалон изрыгал сарацин. На юг, к мареву песчаных холмов тянулась нескончаемая череда арабских беженцев: брели пешком женщины с огромными тюками на головах, бежали следом плачущие дети, тряслись на ослах, телегах и верблюдах мужчины, и немалая заслуга в этом принадлежала Рейнальду. В Утремере нет больше столь предусмотрительного и сообразительного рыцаря. Бодуэн ценил эти качества, он и сам научился постоянно прикидывать, что послужит к вящей пользе его царства. Может, и лучше иметь на троне Антиохии человека всем ему обязанного, нежели чванного родственника Мануила или непокорного французского принца. К тому же, чего скрывать, взбалмошная кузина Констанция и этот парвеню выкрутили своему сюзерену руки, а при плохой игре оставалось лишь скорчить хорошую мину:

– Похоже, шевалье, нет крепости, которая бы не сдалась вам. Раз так, не буду вас задерживать, не годится, чтобы моя кузина вызывала насмешки у алтаря. Жерар де Баланс и Филипп де Мильи проводят магометан до безопасного места.

Жерар де Баланс и Филипп де Мильи честно исполнили условия договора с аскалонцами и сопровождали печальную вереницу побежденных до самого синайского оазиса Лариса-Аль-Ариша, а там передали их под опеку тюркского эмира, обещавшего довести бездомных единоверцев до надежных стен Аль-Кахиры.

Изгнанники добровольно вверились коварному тюрку. Правда, потом бедуины рассказывали, что натыкались на заплутавших, потерянных, отчаявшихся людей, бредущих по пустыне без воды и пищи. Несчастные жаловались, что едва франджи скрылись за ближайшей дюной, услужливые проводники тут же напали на беззащитных скитальцев, ограбили их и многих обратили в рабство. Но не впервые сыны Аллаха обращались друг с другом безжалостнее франков.

* * *

– …в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии…

Звуки Te Deum отталкивались от стен, парили по церковному нефу, увлекали душу в небесную высь. «Пойдите и посмотрите, дщери Сионские, на царя Соломона в венце… в день бракосочетания его, в день, радостный для сердца его». Солнце ударило в цветной витраж, рассыпалось по храму веселыми разноцветными зайчиками, пересчитало сапфиры и гранаты на эфесе благородного Монэспуара – драгоценном даре невесты жениху. Но весь свет застил склонившийся над Констанцией жених.

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты будешь жить, там и я буду жить; твой народ будет моим народом, и твой Бог – моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду; смерть одна разлучит меня с тобою». Аллилуйя!

И будут два одною плотью

так что они уже не двое, но одна плоть.

Евангелие от Матфея

Пронзительней воплей чайки, непереносимее визга раздираемого хищником кролика, страшнее крика болотной выпи голос человека под мучительной пыткой. Второй час сквозь захлопнутые окна проникали в княжеские покои леденящие душу стенания, и принадлежали они не четвертуемому убийце и не колесованному святотатцу, нет. Вопли издавал патриарх великого Божия града Антиохии, Сирии, Аравии, Месопотамии и всего Востока, его высокопреосвященство Эмери Лиможский.

Пока палач с подручными наотмашь хлестал обнаженного прелата, несчастный мученик лишь взывал о помощи и проклинал своих истязателей; когда заплечных дел мастера вылили на кровоточащие раны главы антиохийского церковного престола бочонок едкого меда, глаза иерея едва не выкатились из орбит, а горло раздул вопль, но он лишь хрипел и всхлипывал от стыда и боли. Когда его бросили связанным на крыше, страдалец поначалу лишь стонал. Но когда солнце раскалило камень, сожгло кожу и истомило гортань, а раны обсели зудящие, кусающие и жалящие полчища гнуса, несчастный старик потерял человеческий облик и принялся безумно, отчаянно кричать.

Констанция металась по зале, не находя себе места. Заткнуть бы уши, засунуть голову под подушку, оглохнуть, лишь бы не слышать мук пастыря, который годами пекся о ее душе, крестил ее малюток и все годы ее вдовства нес бремя правления Антиохией как еще один обет, данный Господу.

Ссора князя с патриархом была неминуема, слишком долго Эмери единолично решал все в Антиохии, слишком богатым был пастырь этого вечно нуждающегося княжества. Иерей не только отказался венчать княгиню с Шатильоном, он открыто противился этому браку, уговаривал, молил свою духовную дочь не делать неимущего искателя приключений без связей и влияния князем Антиохийским.

Да только легче было бы уговорить водопад не срываться с горы.

После свадьбы Шатильон повел себя так, словно Антиохия принадлежала ему с рождения. На всех грамотах и прошениях его крупная, размашистая, жирная подпись погребала под собой тонкие, изящные буковки княгини. Констанция с радостью передала Рейнальду всю власть, но патриарх, привыкший за четыре года управлять самолично, не желал уступать кормило вчерашнему наемнику. А Шатильон не выносил пренебрежения и в ответ на него впадал в бешенство, становился мстительным и жестоким. Может, прожгли в душе Рено черную дыру незаглаженные обиды и презрение вышестоящих баронов, из которых многие ему и в подметки не годились; может, слишком долго для его достоинств и гордости служил он простым рыцарем в ночном дозоре, но, заняв антиохийский трон, Шатильон не потерпел заносчивого ослушания патриарха.

Эмери замолк, видно потерял сознание от жары, жажды, боли и сводящего с ума зуда от копошащихся в ранах слепней и мух. Но вопли продолжали звучать в голове Констанции. Все время поношения и пытки священнослужителя она стояла на онемевших коленях, не стирая стекающего со лба пота, вцепившись в наперсный крест, словно утопающий за доску, и молилась за страдальца и за его истязателя: