– Кажется, мы надолго здесь застряли, – говорю я.
Эдриан еще крепче меня обнимает.
– Помнишь тот день, когда ты мне призналась? Я так жалел потом, что не ответил тебе сразу же взаимностью, ведь еще с самой первой нашей встречи я не мог выкинуть тебя из головы. Ты безумно красивая, неимоверно умная для своего возраста. У меня было много девушек, но как бы это сентиментально ни звучало, ты не такая, как они, ты – удивительная. Я могу часами на тебя смотреть, часами слушать тебя, да и просто сидеть с тобой в тишине, но… Я так боюсь сделать что-то не то, ранить тебя. Мой отец говорил: «Всегда найдется тот, кто подарит счастье, и тот, кто причинит боль. Но гораздо хуже, когда это один и тот же человек».
Вмиг мое сердце начало биться с той же скоростью, с какой ударяются капли дождя о влажную землю. Где-то в животе я чувствую, как зарождается тепло, которое волнами поднимается по всей верхней части моего тела и отражается ярким, горящим румянцем на моих щеках.
– Я влюблен в тебя, – говорит он. – Я безумно влюблен в тебя, Вирджиния.
Я, Том, Андреа, Брис и Фил вызвались помочь Мардж в «птичьем госпитале», в то время как Фелис и Карли хозяйничают на кухне, а Дэлмар и Эдриан заняты мужским разговором.
Несмотря на весьма специфический запах «госпиталя», бывать здесь мне очень нравится. Я прониклась всем сердцем к птицам, мне так нравится за ними наблюдать, ухаживать. Здесь я нашла истинное душевное блаженство.
Мардж выделила нам по одной клетке. Мы должны очистить ее от помета и наполнить поилку водой. К одному из железных прутиков каждой клетки прицеплена бирка с именем птицы.
Мне досталась «Сицилия», совсем крохотная птичка, с серой спинкой, белой грудью и черным острым, несколько завернутым клювом. Она держится отстраненно, будто опасается меня. На ней я не замечаю никаких повязок, но на одном ее крыле, которое я способна разглядеть, виден небольшой шрам у кости, а одна из маленьких, тоненьких лапок кажется короче другой. Я долго не могу сосредоточиться на своей работе, никак не решаясь оторвать взгляд от жильца этой клетки.
– А что это за птица? – спрашивает Брис.
Он очищает клетку крупной белой птицы, похожей на чайку, но от нее она отличается вытянутым клювом и длинным, как жало, красным хвостом.
– Это краснохвостый фаэтон. Его принесли туристы, он врезался им в лобовое стекло. Чудом выжил.
Мардж подходит к Андреа, ее птица еще больше, чем у Бриса, с белой тонкой шейкой, длинными лапами и прекрасными, массивными крыльями, с короткими черными перьями у шеи, которые затем переходят в фиолетовые, а те скрывают под собой нежно голубые.
– Это австралийский ибис. Он пострадал от браконьеров.
Затем она подходит ко мне.
– А это…
– Голубой буревестник, – говорю я, прервав Мардж.
– Верно. Ты увлекаешься птицами?
– Немного. А что с ней произошло?
– У Сицилии самая печальная судьба. Я нашла ее на берегу. У нее были сломаны оба крыла, лапа и несколько ребер. К сожалению, она обречена.
– Она больше не сможет летать?
– Самый действенный способ проверить, здорова птица или нет, – это посадить ее в клетку с жердочкой. Если птица взлетит, то она выздоровела, – Мардж делает небольшую паузу. – Сицилия уже больше года не взлетает.
Я вновь приковываю свой взгляд к моей птице. Она все еще сидит в уголке, поджав слабые крылья. Ее жизнь теперь – это клетка. Чтобы она ни делала, ей уже никак не выйти из этого положения. Она словно олицетворение всех нас. Вот почему, глядя на нее, я ощущаю, как знакомые чувства печали и горечи медленно просыпаются во мне.
– Марджани! – слышим мы голос Дэлмара.
– Справитесь без меня?
– Конечно, – говорит Андреа.
Мардж идет к выходу, а Брис провожает ее взглядом.
– У-у, кажется, чье-то ледяное сердце наконец-то начало таять? – спрашивает Том.
– О чем ты?
– Да а то ты сам не понимаешь. Запал на нее?
– Ни на кого я не запал. Не неси чушь.
– Да ладно тебе, что в этом такого?
– Том, оставь его, – буркнула Андреа.
– Я впервые за все то время, что знаком с тобой, вижу тебя таким окрыленным. Это так круто!
– Повторяю: я ни на кого не запал. Но даже если бы это и произошло, то ничего бы не вышло, потому что…
Брис замолкает и опускает взгляд вниз, затем разворачивается и покидает сарай.
Когда наступает вечер, мы все как большая, дружная семья собираемся за столом, в центре которого, как главное достояние этого дня, стоит блюдо с кусочками белого мяса баррамунди, обжаренными на оливковом масле и приправленные зеленью.
Аромат потрясающий, а вкус непревзойденный. Мягкое, сочное, румяное мясо, лишенное костей, буквально тает во рту, как конфета.
Мы проводим этот вечер за разговорами, в основном о Джоне Хилле, затем Эдриан обращает внимание на гитару, стоящую в углу.
– Дэлмар, не против, если я сыграю несколько аккордов?
– Разумеется, нет.
Эдриан берет в руки гитару и начинает играть незнакомую мне мелодию, виртуозно прижимая струны к грифу.
– Ты умеешь играть? А что еще я о тебе не знаю? – спрашиваю я.
– У тебя будет еще целая жизнь, чтобы узнать обо мне все, – улыбается он.
– Дэлмар, а правда, что вы ясновидящий? – спрашивает Том.
– Обычно я себя так не называю, но в мире принято именовать таких, как я, именно так.
– И что, вы прямо видите людей насквозь? Разве такое возможно?
– Дай мне свою руку.
Том издает смешок и протягивает руку Дэлмару. Тот кладет поверх нее свою и закрывает глаза. Мы все молчим, затаив дыхание.
– Ты любишь играть в мяч. Я вижу тебя с мячом.
– Ха, а какой парень не любит играть в мяч?
Но слова Тома проносятся мимо Дэлмара.
– Еще ты любишь гонки. Без ума от экстрима.
– Это, конечно, впечатляет, но трудно найти парня, которому не нравятся гонки.
– Ты пострадал из-за этих гонок.
Том больше не вмешивается со своим комментарием. Он слегка хмурит брови и начинает внимательно слушать Дэлмара.
– Я вижу смерть. Смерть твоего близкого человека. Вы очень похожи с ним. Это твой брат.
Услышав последнюю фразу, Том резко отдергивает руку, словно от раскаленной кастрюли. По его выражению лица можно понять, что теперь он уже нисколько не сомневается в способностях Дэлмара.
– Спасибо за сеанс, Дэлмар, – тихо произносит он.
– А вы можете про меня что-нибудь сказать? – резко говорит Андреа.